Читаем Колодец одиночества полностью

— В конце концов, они щедрые, эти англичанки, — сказал он, — и если мадемуазель Гордон странно выглядит, не стоит забывать, что она служила la France[114] и может теперь носить шрам рядом с орденской ленточкой. — Потом, вспомнив своих четырех сыновей, погибших на войне, он вздохнул: ведь сыновья есть сыновья, что для короля, что для пекаря.

Взбудораженный Дэвид носился по лестнице вверх и вниз, предлагая свою помощь, которая никому не требовалась, и меньше всего — взволнованной и беспокойной невесте, когда она надевала узкие атласные туфли.

— Va donc! Tu ne peux pas m'aider, mon chou, veux tu taire, alors[115]! — умоляла Адель.

В конце концов Мэри пришлось найти ошейник с поводком и привязать Дэвида к столу в кабинете, где он сидел мрачный, мусоля свой бантик из белого атласа и размышляя о том, что лишь четвероногим свойственна благодарность. Но наконец Адель нарядилась к свадьбе и смущенно показалась Мэри и Стивен. Она выглядела очень привлекательной, у нее было доброе честное лицо и круглые ясные глаза, как у дрозда. Стивен всей душой желала ей добра, этой девушке, которая так долго ждала своего супруга — ждала так преданно и верно.

2

В церкви было множество друзей и родственников; а также тех, кто готов пройти много миль, чтобы попасть на похороны или на свадьбу. Бедный Жан выглядел хуже обычного в дешевом костюме, и Стивен слышала запах помады на его волосах; этот жирный теплый запах почти напоминал духи. Но его рука дрожала, когда он потянулся за кольцом, потому что он чувствовал гордость и робость одновременно; потому что он много любил, а собирался любить еще больше, считая себя совершенно недостойным. И что-то в этой неловкой, дрожащей руке, в этих лоснящихся, напомаженных волосах и несуразном костюме тронуло Стивен, и ей захотелось утешить его, рассказать ему, какой огромный дар он предлагает ей — безопасность, покой и любовь, достойную почитания.

Молодой священник серьезно повторил молитвы — древние, примитивные молитвы, которые обычай все же смягчил. Одетая в лиловое шелковое платье, Полина плакала, стоя на коленях; но носовой платок Пьера был развернут на стуле, чтобы уберечь его новые серые брюки. Рядом со Стивен сидели два брата Полины, один в форме, другой отставной, в штатском, но оба с медалями на груди и потому достойно представляющие армию. Там был пекарь с женой и тремя дочерьми, и, поскольку последние не были еще замужем, их глаза чаще останавливались на Жане в его потрепанном костюме, чем на их молитвенниках. Зеленщик сопровождал даму, у которой Полина обычно брала цыплят для жарки на вертеле; а сапожник, который чинил сапоги и ботинки Пьера, сидел, не отрывая влюбленного взгляда от полногрудой, миловидной молодой прачки.

Месса близилась к завершению. Священник просил, чтобы благословение снизошло на пару; просил, чтобы эти двое жили всем на загляденье, не только сами они, но и дети их детей, даже в третьем и четвертом колене. Потом он говорил об их долге перед Богом и друг перед другом, и наконец увлажнил их склоненные юные головы щедрыми брызгами святой воды. Так в церкви Нотр-Дам-де-Виктуар — всещедрой Святой Девы, что дарит многие милости — Жан и его Адель стали единой плотью в глазах своей церкви, в глазах своего Бога, и как одно целое могли, не дрогнув, противостоять миру.

Рука об руку они прошли через тяжелые двери в автомобиль Стивен, который ждал их. Бертон улыбался поверх белой розетки на своем пальто; толпа, вытягивая шеи, тоже улыбалась. Прибыв обратно в дом, Стивен, Мэри и Бертон выпили за здоровье невесты и жениха. Потом Пьер поблагодарил свою нанимательницу за все, что она сделала, чтобы свадьба его дочери была такой великолепной. Но, когда этой нанимательницы больше не было рядом, когда Мэри последовала за ней в кабинет, жена пекаря вопросительно подняла брови.

— Quel type! On dirait plutôt un homme; ce n'est pas celle-là qui trouvera un mari[116]!

Гости засмеялись:

— Mais oui, elle est joliment bizarre[117]! — и они начали отпускать шуточки на счет Стивен.

Пьер вспыхнул и встал на защиту Стивен.

— Она хорошая, она добрая, и я очень уважаю ее, и моя жена тоже — а что до нашей дочери, то Адель в таком большом долгу перед ней. К тому же она заслужила Croix de Guerre, когда служила нашим раненым в окопах.

Пекарь кивнул.

— Ты прав, мой друг — это же самое я сказал сегодня утром.

Но внешность Стивен была скоро забыта среди веселья этого прекрасного пира — пира, оплаченного ее деньгами и организованного ее заботами. Были и шутки, но они больше не были направлены против нее — они отпускались на счет смущенного жениха, безобидные и добродушные, если немного и вольные. Потом, когда даже Полина еще не успела осознать, который час, в кухню вошел Бертон, Адель убежала сменить платье, а Жану пришлось переодеться в кладовке.

Бертон взглянул на часы.

— Faut dépêcher vous[118] — пошевелитесь, если хотите попасть на chemin de fer[119], — объявил он, как лицо, облеченное властью. — До Лионского вокзала еще ехать и ехать.

3

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза