Читаем Колодец одиночества полностью

Этим летом она предприняла попытку поговорить со Стивен, снять груз с души; и Стивен очень старалась утешить ее и дать ей совет, зная, что мало чем может помочь. Все предложения денег, чтобы облегчить их жизнь, получали бесповоротный отказ, иногда почти грубый — она действительно очень тревожилась за Джейми.

Мэри, в свою очередь, была глубоко озабочена; ее привязанность к Барбаре никогда не ослабевала, и она сидела долгими часами в саду с девушкой, которая казалась слишком слабой, чтобы купаться, а прогулки изнуряли ее.

— Позволь нам помочь, — умоляла она, гладя тонкую руку Барбары, — в конце концов, мы ведь более зажиточны, чем вы. Разве вы двое — не такие, как мы? Тогда почему мы не можем помочь?

Барбара медленно качала головой:

— Со мной все хорошо — пожалуйста, не говорите о деньгах с Джейми.

Но Мэри видела, что с ней далеко не все было хорошо; теплая погода приносила мало пользы, даже забота, хорошее питание, солнце и отдых, казалось, не могли остановить этот непрерывный кашель.

— Ты должна сейчас же сходить к специалисту, — довольно резко сказала она Барбаре однажды утром.

Но Барбара снова покачала головой:

— Не надо, Мэри… пожалуйста, не надо… ты напугаешь Джейми.

2

После того, как осенью они вернулись в Париж, Джейми иногда присоединялась к ночным похождениям; довольно мрачно переходила из бара в бар и пила слишком много crême-de-menthe, который напоминал ей драже из лавки Бидлса. Она никогда раньше не обращала внимания на эти вечеринки, но теперь она неуклюже пыталась хотя бы на несколько часов скрыться от мучений своей жизни. Барбара обычно оставалась дома или проводила вечера со Стивен и Мэри. Но Стивен и Мэри не всегда были рядом, ведь теперь они тоже довольно часто выходили; и куда им было идти, кроме баров? Нигде больше не могут две женщины танцевать вместе, не вызывая комментариев и насмешек, чтобы на них не глядели, как на ненормальных, по словам Мэри. И вот, чтобы не отпускать девушку одну, Стивен откладывала свою работу — она недавно начала писать четвертый роман.

Иногда, это правда, их друзья приходили к ним, что было менее грязно и куда менее утомительно; но даже в их собственном доме слишком свободно пили: «Мы не можем быть единственной парой, которая отказывается угостить людей бренди с содовой, — говорила Мэри. — У Валери вечера ужасно скучные; это потому, что она позволяет себе все эти странности!»

И так, вначале очень постепенно, тонкие чувства Мэри стали огрубевать.

3

Шли месяцы, и теперь уже пролетело больше года, но роман Стивен оставался неоконченным; ведь лицо Мэри стояло между ней и ее работой — разве ее глаза и губы не стали жестче?

Все еще не желая отпускать Мэри одну, она устало плелась по барам и кафе, наблюдая с возрастающей тревогой, что Мэри теперь пила, как все остальные — возможно, не слишком много, но достаточно, чтобы сообщить ей бодрый взгляд на жизнь.

На следующее утро она часто бывала глубоко подавленной, подверженная довольно жалкому похмелью:

— Это слишком мерзко… почему мы это делаем? — спрашивала она.

И Стивен отвечала:

— Бог свидетель, я этого не хочу, но я не позволю тебе ходить в такие места без меня. Неужели мы не можем все это бросить? Это отвратительно грязно!

Тогда Мэри загоралась внезапным гневом, ее настроение менялось, когда она чувствовала малейшее натяжение узды. Разве им нельзя иметь друзей? — спрашивала она. Разве они обречены сидеть смирно и ждать, когда мир их раздавит? Если они ограничены парижскими барами, чья это вина? Не ее вина и не Стивен. О, нет, это вина таких, как леди Анна и леди Мэсси, которые закрыли перед ними двери, как перед заразными.

Стивен сидела, подперев голову, и искала в своем смятенном уме какой-нибудь светлый луч, какой-нибудь подходящий ответ.

4

Этой зимой Барбара сильно заболела. Джейми однажды утром примчалась к ним в дом, с непокрытой головой и с измученными глазами:

— Мэри, пожалуйста, приходи — Барбара не может встать, у нее боль в боку. О Господи… мы поссорились… — ее голос сорвался, и она быстро заговорила: — Послушай… прошлой ночью — на земле лежал снег, так было холодно… Я была сердита… не могу вспомнить… но я помню, что была сердита, со мной такое бывает. Она ушла… она была на улице часа два, и, когда она вернулась, то так дрожала. О Господи, но почему же мы поссорились? Она не может двинуться; эта ужасная боль у нее в боку…

Стивен спокойно сказала:

— Мы придем сейчас же, но сначала я позвоню своему врачу.

5

Барбара лежала в крохотной комнате с продолговатым окном, которое не открывалось. Печь была передвинута в студию, и воздух был тяжелым от холода и сырости. На пианино лежали какие-то обрывки нотной рукописи, которую Джейми порвала прошлым вечером.

Барбара открыла глаза:

— Это ты, детонька моя?

Они никогда не слышали, чтобы Барбара прежде звала ее так — крупную, громоздкую, широкую в кости, длинноногую Джейми.

— Да, это я.

— Иди сюда, поближе… — голос ее сорвался.

— Я здесь… здесь! Я держу твою руку. Погляди на меня, открой глаза еще раз — Барбара, послушай, я же здесь… разве ты не чувствуешь?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза