— Я не могу горевать по ней, чтобы не опозорить ее имя, не могу вернуться домой и оплакивать ее, — рыдала Джейми, — а я ведь так хочу вернуться в Бидлс, я хочу домой, к нашим — я хочу, чтобы они знали, как я ее любила. Господи, Господи! Я даже не могу оплакивать ее, а я хочу горевать по ней дома, в Бидлсе.
Что они могли ответить, кроме неловких слов?
— Джейми, не надо, не надо! Вы любили друг друга — разве это ничего не значит? Помни об этом, Джейми, — они могли только говорить неловкие слова, что даны людям для таких случаев.
Но через некоторое время буря, казалось, утихла. Джейми вдруг стала спокойной и собранной:
— Я хочу поблагодарить вас обеих, — серьезно сказала она, — за все, чем вы были для Барбары и для меня.
Мэри заплакала.
— Не плачь, — сказала Джейми.
Наступил вечер. Стивен зажгла лампу, потом разогрела печь, пока Мэри накрывала стол к ужину. Джейми немного поела, и даже улыбнулась, когда Стивен налила ей сильно разбавленного виски.
— Выпей, Джейми — может быть, это поможет тебе заснуть.
Джейми покачала головой:
— Я засну и без этого — но я хочу этой ночью побыть одна, Стивен.
Мэри стала возражать, но Джейми твердо стояла на своем:
— Я хочу побыть с ней наедине, прошу вас — ты ведь поймешь, Стивен, правда?
Стивен колебалась, но она видела лицо Джейми; в нем была новая спокойная решимость.
— Это мое право, — говорила она. — У меня есть право побыть наедине с женщиной, которой я люблю, прежде чем… ее заберут.
Джейми держала лампу, чтобы осветить им путь вниз по ступенькам — ее рука, подумалось Стивен, казалась удивительно твердой.
На следующее утро, когда они пришли в студию, довольно рано, они услышали голоса из-под самой крыши. Под дверью Джейми стояла консьержка, а с ней был молодой человек, один из постояльцев. Консьержка дергала дверь; она была закрыта, и никто не отвечал на ее стук. Она принесла Джейми чашку горячего кофе — Стивен видела это, кофе уже забрызгал блюдце. То ли жалость, то ли память о щедрых чаевых Мэри явно тронула сердце этой женщины.
Стивен громко заколотила в дверь:
— Джейми! — позвала она, и потом снова и снова: — Джейми! Джейми!
Молодой человек ударил плечом в дверь, и заговорил, навалившись на нее. Он жил этажом ниже, но прошлым вечером он выходил и не возвращался почти до шести утра. Он слышал, что одна из девушек умерла — та, что была поменьше — она всегда выглядела такой хрупкой.
Стивен объединила с ним свои усилия; дерево было сырым и гнилым от старости, замок вдруг поддался, и дверь распахнулась внутрь.
Тогда Стивен увидела все.
— Не заходи сюда… назад, Мэри!
Но Мэри вошла в студию вслед за ней.
Так аккуратно, так удивительно аккуратно для Джейми, которая всегда была такой неряшливой, которая всегда загромождала любое место своей крупной неуклюжей персоной и потрепанными вещами, которая всегда приводила Барбару в отчаяние… Несколько капель крови на полу, такое аккуратное отверстие в левом боку. Должно быть, она выстрелила, направив ствол вверх, с большой прозорливостью и мастерством — а они даже не знали, что у нее был револьвер!
И вот Джейми, которая не смела отправиться домой в Бидлс, боясь покрыть позором имя женщины, которую любила, Джейми, которая не смела открыто оплакивать ее, чтобы имя Барбары не было унижено ее скорбью, Джейми осмелилась отправиться домой к Богу — чтобы вверить себя более совершенному Его милосердию, потому что Барбара отправилась домой раньше нее.
Глава пятьдесят первая
Трагическая смерть Барбары и Джейми погрузила во мрак всех, кто знал их, но особенно Мэри и Стивен. Снова и снова Стивен винила себя, что покинула Джейми в тот роковой вечер; если бы она только настояла на том, чтобы остаться, трагедии могло бы не случиться никогда, она могла бы как-нибудь поделиться с девушкой смелостью и силой, чтобы та продолжала жить. Но, как ни велико было потрясение для Стивен, для Мэри оно было еще больше, ведь рядом с ее вполне естественным горем было новое и довольно неожиданное чувство — чувство страха. Она вдруг была напугана, и теперь этот страх показывался в ее глазах и проникал в ее голос, когда она говорила о Джейми.
«Такой конец — убить себя; Стивен, это так ужасно, что так бывает… они были такими же, как мы с тобой». И потом она перебирала все печальные подробности последней болезни Барбары, все подробности того, как они нашли тело Джейми. «Как ты думаешь, ей было больно, когда она застрелилась? Когда ты пристрелила того раненого коня на фронте, он так дергался, я никогда этого не забуду — а Джейми была совсем одна в ту ночь, не было никого, кто помог бы ей в ее мучениях. Все это так жутко; представляешь, как ей было больно!»
Напрасно Стивен ссылалась на врача, который сказал, что смерть была мгновенной; Мэри преследовал ужас, и не только физический ужас, но и умственное, духовное страдание, которое, должно быть, усилило ее тягу к разрушению. «Такое отчаяние, — говорила она, — такое беспросветное отчаяние… и вот чем кончилась вся их любовь… Я не могу это вынести!» И она прижималась лицом к сильному, защищающему плечу Стивен.