Колодец одиночества

— En voila une originale — et quelle cicatrice, bon Dieu[125]!

Шрам, пересекавший бледное лицо Стивен, был почти синим.

Мартин пришел и тихо сел рядом с ней, заказав кофе ради приличия. Ради того же приличия, пока кофе не принесли, они улыбались и беседовали друг с другом. Но когда официант повернулся, чтобы уйти, Мартин сказал:

— Все кончено… ты победила меня, Стивен. Узы были слишком крепки.

Их измученные взгляды встретились, когда она ответила:

— Я старалась их укрепить.

Он кивнул:

— Я знаю… Что ж, моя дорогая, тебе это удалось. — Потом он добавил: — Я покидаю Париж на следующей неделе, — и, несмотря на его попытки быть спокойным, голос его дрогнул: — Стивен… пожалуйста, береги Мэри.

Она обнаружила, что он держит ее руку. Или кто-то другой сидит рядом с ним, глядит в его чувствительное, измученное лицо, говорит эти странные слова?

— Нет, не уезжай — пока что не надо.

— Но я не понимаю…

— Ты должен доверять мне, Мартин, — она слышала свой серьезный голос: — Ты доверишься мне до такой степени, чтобы сделать все, о чем я попрошу, даже если это будет звучать довольно странно? Ты доверишься мне, если я скажу, что прошу об этом ради Мэри, ради ее счастья?

Его пальцы сжались:

— Клянусь перед Богом — да. Ты знаешь, что я тебе доверяю!

— Хорошо, тогда не уезжай из Парижа. Только не сейчас.

— Ты действительно хочешь, чтобы я остался, Стивен?

— Да. Я не могу это объяснить.

Он помедлил, потом, видимо, вдруг решился:

— Хорошо… Я сделаю все, о чем ты ни попросишь.

Они расплатились за кофе и встали, чтобы уходить:

— Позволь мне проводить тебя до дома, — попросил он.

Но она покачала головой:

— Нет, нет, не сейчас. Я напишу тебе… очень скоро… До свидания, Мартин.

Она смотрела, как он спешит вниз по улице, и, когда он наконец затерялся в ее тенях, она медленно повернулась и пошла вверх, мимо крикливых огней Мулен-де-ла-Галетт. Жалкие паруса мельницы, вертевшейся на ветру, вечно перемалывающей жалкие грехи — сухую мякину из сточных канав Парижа. И через некоторое время, взобравшись на холм, она прошла через пыльные пролеты каменных ступеней и медленно открыла тяжелую дверь; дверь могучего храма веры, несущего свой тревожный, но неутомимый дозор.

Она понятия не имела, почему это делает и что она скажет серебряному Христу, приложившему одну руку к сердцу, а другую протянувшему в терпеливой мольбе. Шум молитв, монотонный, тихий, настойчивый, исходил от тех, кто молился, протянув руки или сложив их крестом — как волны океана, он нарастал, утихал и снова нарастал, он бился о берега небес.

Они взывали к Божьей матери: «Sainte Marie, Mere de Dieu, priez pour nous, pauvres pêcheurs, maintenant et à l'heure de notre mort[126]».

«Et à l'heure de notre mort[127]», — услышала Стивен свой голос.

Он выглядел ужасно усталым, этот серебряный Христос; «но Он же всегда выглядит усталым», — как в тумане, подумала она; и она стояла, ничего не в силах сказать, смущенная, как часто чувствуют себя люди перед чужой бедой. По отношению к себе она не чувствовала ничего, ни жалости, ни раскаяния; ее удивительным образом покинули все чувства, и через некоторое время она вышла из церкви и пошла дальше через выметенные ветром улицы Монмартра.

Глава пятьдесят шестая

1

Валери удивленно поглядела на Стивен:

— Но… твоя просьба неслыханна! Ты уверена, что права, собираясь сделать подобный шаг? Мне-то все равно; почему бы нет? Если ты хочешь притворяться моей любовницей, что ж, моя дорогая, откровенно говоря, мне хотелось бы, чтобы это было правдой — я уверена, из тебя получилась бы очаровательная любовница. И все же, — теперь в ее голосе слышалась тревога, — подобные вещи так легко не делаются, Стивен. Разве ты не приносишь себя в жертву самым нелепым образом? Ты можешь очень много дать этой девушке.

Стивен покачала головой:

— Я не могу дать ей ни защиты, ни счастья, и все же она меня не покинет. Это единственный способ…

Тогда Валери Сеймур, которая всегда избегала трагедий, как чумы, чуть не вышла из себя:

— Защита! Защита! Меня тошнит от этого слова. Обойдется она без защиты; разве ей недостаточно тебя? Господи, да ты стоишь двадцати таких Мэри Ллевеллин! Стивен, подумай, прежде чем решать — мне это кажется безумием. Бога ради, удержи эту девушку и берите все счастье, которого сможете добиться от жизни!

— Нет, я так не могу, — мрачно сказала Стивен.

Валери поднялась с места:

— Видно, такая, как ты есть, ты и вправду не можешь — ты из тех, кто становится мучениками! Хорошо, я согласна, — резко заключила она, — хотя из всех удивительных ситуаций, в которые я когда-либо попадала, это превосходит все!

Этим вечером Стивен написала Мартину Холлэму.

2

Два дня спустя, когда она переходила улицу, направляясь домой, Стивен увидела Мартина в тени под аркой. Он сделал шаг вперед, и они поглядели друг на друга, стоя на мостовой. Он сдержал свое слово; было ровно десять.

Он сказал:

— Я пришел. Почему ты посылала за мной, Стивен?

Она веско ответила:

— Ради Мэри.

И что-то в ее лице было такое, от чего у него захватило дух, и вопросы угасли на его губах: