Колодец одиночества

Она не останавливалась, чтобы разобраться в своих чувствах, она только знала, что ее охватывает ликование — беспричинное ликование, очень живое и целеустремленное, и она проходила целые мили одна среди холмов, не в силах ни минуты побыть по-настоящему спокойной. В ней обнаружилась острая наблюдательность, которая открывала перед ней всяческие чудеса; сеть прожилок на листьях, и нежные сердцевинки цветов дикого шиповника, неуверенный, мерцающий полет жаворонков, когда они, хлопая крыльями, вырывались у нее из-под ног и пели. Но прежде всего, она вновь открывала кукушку — был июнь, и она пела чуть-чуть по-другому, — и Стивен стояла, затаив дыхание, слушая ее пение над холмами, а по вечерам слушала песни дроздов.

Ее скитания иногда заводили ее в те места, где они с Мартином бывали вместе, и лишь теперь она могла думать о нем с теплотой, с терпимостью, даже с нежностью. Каким-то странным образом она теперь понимала его как никогда и потому прощала его. Это была какая-то пугающая ошибка, его ошибка, но она понимала, что он должен был чувствовать; и она иногда думала о Мартине со страхом — что, если она когда-нибудь совершит подобную ошибку? Но страх отступал на второй план перед ее ощущением счастья, перед этим чудесным восторгом. Сама земля, по которой она ступала, казалась охваченной этим восторгом, и зелень, прорастающая из земли, и птицы, и пение кукушки над холмами — и песни дроздов по вечерам.

Она стала больше заботиться о своей внешности; пять дней подряд по утрам она изучала свое лицо в зеркале, когда одевалась — в конце концов, она выглядела не так уж плохо. Волосы немного портили ее, они были слишком пышными и длинными, но она с удовольствием отмечала, что, по крайней мере, они были волнистыми, и теперь она вдруг начинала восхищаться цветом своих волос. Открывая шкаф за шкафом, она перебирала свою одежду. Одежда была старой и по большей части поношенной. Она в тот же день отправилась в Мэлверн и заказала у своего портного новый костюм из фланели. Ему следовало быть серым, с маленькой белой нашивкой для брошки, и на жакете, как решила она, должен был быть нагрудный карман. С ним следовало носить черный галстук — нет, лучше серый, чтобы он шел к новому костюму с маленькой белой нашивкой для брошки. Она заказала не один новый костюм, а целых три, и еще — пару коричневых ботинок; да, она провела большую часть дня, заказывая вещи для украшения собственной персоны. Она удивлялась, насколько поглощена мелкими деталями, обсуждая со своим портным пуговицы, а с сапожником — толщину подошвы и количество дырочек на ботинках; обсуждая, подходит ли галстук к костюму, с молодым человеком, который продавал носовые платки и галстуки — даже такие мелочи приобрели огромную важность; действительно, она много говорила о них.

Тем вечером она показала свои модные галстуки Паддл, которая отреагировала совсем неудовлетворительно — она хмыкнула.

Казалось, что теперь кто-то всегда был рядом со Стивен, кто-то, для кого нужны были все эти вещи — три новых костюма, коричневые ботинки, шесть тщательно отобранных дорогих галстуков. Долгие прогулки по холмам тоже имели отношение к этому существу, и сердцевинки в цветах дикого шиповника, и тонкая сеть прожилок на листьях, и странная перемена в песне кукушки, которая происходит в июне. Ночь, с ее крупными летними звездами и ее тишиной, была беременна новой, таинственной целью, и, отдаваясь на милость этой извечной цели, Стивен чувствовала, как дрожь удовольствия пробирается через ночь, охватывает ее тело. Она вставала и стояла у раскрытого окна, все время думая об Анджеле Кросби.

2

Пришло воскресенье, и утром она побывала в церкви; затем — два нескончаемых часа после обеда, когда Стивен три раза меняла галстук, и приглаживала свои пышные каштановые волосы водой, и изучала свои ботинки, разглядывая на них воображаемую пыль, и наконец как следует почистила ногти пилочкой, резко выхваченной у Паддл.

Когда минута отъезда наконец пришла, она довольно робко спросила Анну:

— А ты не собираешься навестить Кросби, мама?

Анна покачала головой:

— Нет, я не могу это сделать, Стивен — я никуда не выхожу теперь, ты же знаешь, дорогая.

Но ее голос был довольно мягким, и Стивен быстро добавила:

— Тогда могу я пригласить миссис Кросби в Мортон?

Анна замешкалась на мгновение, потом кивнула:

— Наверное, да — если ты действительно этого хочешь.

Доехать было делом двадцати минут, ведь Стивен так волновалась, что так и летела по дороге. Совсем недавно ее распирало от восторга и самодовольства, а сейчас она почти дрожала — несмотря на ее аккуратный новый галстук, она дрожала от одной мысли об Анджеле Кросби. Приехав в Грэндж, она почувствовала себя слишком крупной; ее руки казались ей огромными и нелепыми, и она думала, что дворецкий их разглядывает.

— Мисс Гордон? — осведомился он.

— Да, — пробормотала она. — Мисс Гордон.

Тогда он закашлялся, как обычно у телефона, и внезапно Стивен почувствовала себя глупой.