Читаем Колодец одиночества полностью

Теперь Анджела призвала на помощь всю свою тонкость и мастерство, чтобы заставить свою странную гостью разговориться, а ей было не занимать тонкости и мастерства, если в ее намерения входило их применить. Понемногу девушка начала расслабляться; это была нелегкая работа, но Анджела одержала верх, так что под конец Стивен заговорила о Мортоне и чуть-чуть рассказала о себе. И каким-то образом, хотя разговаривала Стивен, она обнаруживала, что многое узнает о хозяйке дома; например, то, что Анджела очень одинока и ужасно нуждается в ее дружбе. Большая часть невзгод Анджелы, очевидно, сосредоточивалась вокруг Ральфа, который не всегда бывал добрым и очень редко бывал приятным в общении. Вспомнив Ральфа, Стивен охотно в это поверила и сказала:

— Мне кажется, вашему мужу я не понравилась.

Анджела вздохнула:

— Очень вероятно. Ральфу никогда не нравятся люди, которые нравятся мне; по-моему, он из принципа возражает против моих друзей.

Потом Анджела более откровенно заговорила о Ральфе. Сейчас он пребывал у своей матери, но на следующей неделе собирался вернуться в Грэндж, и после этого определенно собирался быть неприятным:

— Когда он возвращается от своей матери, он всегда такой. Она настраивает его против меня — уж не знаю, почему, если, конечно, не потому, что я не англичанка. Может быть, я чужая в этих стенах, — и, когда Стивен стала возражать, она продолжала: — О да, конечно, меня довольно часто заставляют чувствовать себя чужой. Возьмите здешних жителей… вы думаете, я им нравлюсь?

 И Стивен, которая еще не научилась притворяться, уставилась на свои ботинки в смущенном молчании.

За дверью часы пробили семь. Стивен начала собираться; она провела здесь уже почти три часа.

— Я должна идти, — сказала она, резко поднимаясь на ноги, — вы выглядите такой усталой, а я наношу вам визиты.

Хозяйка дома не сделала попытки удержать ее:

— Что ж, — улыбнулась она, — приходите снова, прошу вас, приходите почаще, если вам не показалось здесь скучно, мисс Гордон; у нас тут в Грэндже ужасно тихо.

3

Стивен ехала домой медленно, потому что теперь, когда все кончилось, она чувствовала себя механизмом, который внезапно остановили. Ее нервы расслабились, она довольно сильно устала, но даже наслаждалась этим необычным ощущением. Был жаркий июньский вечер, предвещавший грозу. Откуда-то издали раздавалось блеянье овец, и этот грустный звук, казалось, смешивался с ее настроением, с ее нежной грустью. Нежная, но неотступная грусть окутывала все ее существо, как мягкое серое покрывало; и ей не хотелось стряхивать это покрывало, хотелось лишь плотнее завернуться в него.

В Мортоне она остановила машину рядом с озерами и села, глядя сквозь ветви деревьев на яркий блеск воды. Долго она сидела там, не зная почему, разве что потому, что предавалась воспоминаниям. Но она обнаруживала, что даже не могла уверенно вспомнить, в каком платье была Анджела — она помнила, что это была какая-то нежная ткань, которая легко рвалась, а в остальном ее воспоминания были смутными, хотя она очень хотела вспомнить это платье.

Слабый раскат грома послышался с запада, где валом стояли облака угрожающего пурпурного цвета. Беспокойные, довольно перепуганные ласточки взлетали то высоко, то низко при звуках грома. Грусть ее теперь была не такой мягкой, она все увеличивалась, перерастая в печаль. Она была опечалена душой, разумом и телом — ее тело чувствовало подавленность, она вся была охвачена этой печалью. Кто-то в конюшне стал насвистывать, вероятно, старый Вильямс, потому что свист был монотонным. Потеря зубов сделала его свист сердитым; да, она была уверена, что это был Вильямс. Жалобно заржала лошадь, одно ведро звякнуло о другое — все звуки были нежными этим вечером; там поили лошадей. Молодые лошади, которых запрягали в карету Анны, должно быть, били копытами по соломе, им не терпелось напиться.

Затем ворота раскрылись. Это были ворота на луг, где паслись телки — он был весь желтый от калужниц. Один из мужчин с фермы делал обход, запирая все ворота до заката. Что-то с писком упало на капот машины. Подняв глаза, Стивен встретилась взглядом с белкой; она вытянулась вперед на своих крохотных передних лапках, сердито вглядываясь; она уронила на капот свой орех. Стивен выбралась из машины и достала ее ужин, бросила его под дерево. Белка стрелой метнулась вниз и затем — назад на дерево, она жадно пожирала орех, широко расставив лапы.

Все вокруг было охвачено привычными вечерними хлопотами, поили лошадей, ходили за скотом — приятные, мирные дела, за которыми следовал мир и покой наступающей ночи. Стивен вдруг захотелось разделить их, в ней поднималось беспредельное желание разделить их, и ее охватило настоятельное стремление, имевшее отношение к печали, которой было охвачено ее тело.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза