Колодец с живой водой

Уцепившись за веревку, я посмотрел вниз. Я висел над водой, едва не задевая ее ногами. Пауло продолжал тянуть меня наверх, но какая-то сила удерживала меня в колодце. Не прошло и нескольких минут, как вода поднялась мне до пояса, потом – до подмышек и наконец стала заливаться в ноздри и в рот. Буквально за мгновение до этого я понял, что ремень, которым были привязаны к моей «упряжи» инструменты, туго натянут. Что-то – должно быть, лом – повернулось поперек шахты и застряло, а освободиться я не мог. Для этого мне нужно было бы снова опуститься на дно, но сигнал, который я подал Пауло, означал срочный подъем, поэтому он продолжал тянуть изо всех сил, натягивая веревку и лишая меня возможности повторно просигналить ему коротким рывком, означавшим спуск.

Пока я корчился в своей «упряжи», пытаясь что-то предпринять, вода поднялась еще выше, и у меня мелькнула мысль, что я вполне могу захлебнуться, утонуть в этой черной шахте, а мой труп всплывет на поверхность лишь много времени спустя, когда перегниет или оборвется ремень, привязанный к удерживающему меня железному стержню. Сама по себе подобная мысль была достаточно страшной, но страха я почему-то не испытывал. Точнее, страх не был основным чувством, которое я испытывал. Тонуть мне, разумеется, не хотелось, однако в глубине моей души жила уверенность, что если мне суждено умереть, то это будет только справедливо. Сам я мог бы не задумываясь назвать несколько причин, по которым я заслуживал подобной участи, и ни один человек, хоть сколько-нибудь знакомый с историей моей жизни, не стал бы со мной спорить. Я никогда не был, что называется, «хорошим человеком» и не принес в мир никакого добра. Вспоминая свое прошлое, я видел больше горя, чем улыбок, больше злобы, чем веселья, но главным моим грехом все же оставалось безразличие. Даже сейчас, в эти последние – я не сомневался в этом – секунды собственной жизни, я был абсолютно равнодушен к тому факту, что совсем скоро меня не станет.

А это служило лишь еще одним доказательством того, что во мне что-то разладилось.

Вода, в которую я неуклонно погружался, была ледяной: пронизывающий холод сковал мои члены, поэтому все мои попытки освободиться были довольно вялыми. С каждой секундой я все больше слабел, замерзал, задыхался, но мне было наплевать. Единственное, что меня печалило, – это то, что моя смерть принесет Лине новую боль: у меня были отличные шансы не только пополнить собой печальный список из трех с лишним тысяч человек, распрощавшихся с жизнью на склонах горы, но и стать третьим в ее жизни человеком, погибшим в этом колодце.

Я умру, и в долине Валья-Крусес появится еще один крест, который пронзит ее сердце, точно раскаленная игла.

Мысль о Лине неожиданно заставила меня встрепенуться, сбросить предсмертное оцепенение, грозившее сковать мои разум и сердце. К собственной смерти я был равнодушен, но Лине я определенно не хотел причинить зла и поэтому забарахтался в воде с новой силой. В какой-то момент я широко раскинул руки и уперся ими в стенки колодца, стараясь остановить подъем, но сила, которая тянула меня наверх, вдруг возросла – похоже, на помощь к Пауло и Сэлу пришли новые люди. К счастью, в какой-то момент веревка надо мной вдруг ослабла – всего на мгновение, но этого хватило, чтобы я опустился вниз дюймов на пять-десять и почувствовал под ногой лом, вставший поперек шахты. С силой отчаяния я лягнул его, словно стрелку гигантских курантов, отсчитывавших мои последние минуты. И хотя веревка снова потянула меня вверх, я успел нанести по лому еще один удар.

Не знаю, что произошло внизу, под водой. Возможно, это было чудо, но лом вдруг поддался под моей ногой и встал вертикально. В ту же секунду веревка натянулась с невероятной силой. Миг – и я оказался над водой. Веревку наверху держало, наверное, уже не меньше десятка рук, и я словно ракета несся к поверхности. Помочь я ничем не мог. Перед глазами у меня потемнело, и я успел только прижать руки к бокам, чтобы не мешать поднимавшим меня людям.