Контролировать себя я был не в силах. Рвота сменялась поносом и наоборот. Не знаю, сколько это продолжалось – полчаса, час или дольше. Стоя на коленях в луже собственных нечистот, я слабо шевелился, балансируя на грани потери сознания. Несколько раз мимо проходили какие-то люди, но все они обходили меня как можно дальше, брезгливо зажимая носы и что-то негромко бормоча.
Я боролся, сколько хватало сил, но в конце концов не выдержал и рухнул на землю у стены. Из меня по-прежнему хлестало, как из прохудившейся канализационной трубы, и я не мог ничего с этим поделать. С каждой минутой я все больше слабел, голова кружилась, а глаза застилал туман. Наконец я потерял сознание.
Очнулся я от того, что какой-то человек с метлой в руках ткнул меня своим орудием труда и сказал что-то по-испански. Я понятия не имел, что именно, но, судя по интонации, это вряд ли был комплимент моему образцовому поведению. Подталкиваемый метлой ретивого дворника, я кое-как прополз на четвереньках целый квартал, а потом снова рухнул на землю возле какого-то старого и грязного дома. Бред и явь продолжали сменять друг друга в моем воспаленном, ослабленном болезнью мозгу. Была, должно быть, уже глубокая ночь, когда я почувствовал, как чья-то рука обшаривает мои карманы и снимает с запястья часы. Я попытался схватить эту руку, но удержать не смог и вновь провалился в забытье.
Солнечные лучи пробились сквозь мои опущенные веки и согрели воздух, сделав окружавший меня словно кокон отвратительный запах совершенно непереносимым. Увы, поделать я ничего не мог: за ночь я настолько ослабел, что не мог даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы встать на ноги. Всех моих сил хватило только на то, чтобы открыть глаза. Режущая боль в животе не унималась, она продолжала терзать мои внутренности, не отпуская ни на минуту, и я испытывал облегчение, только когда в очередной раз проваливался в беспамятство. Мимо проходили люди, возможно, они даже что-то говорили мне или друг другу, но их голоса сливались в невнятный шум, в котором я не мог разобрать ни слова. Я, впрочем, и не старался особенно прислушиваться – мне было все равно.
Единственное, о чем я мог думать, это о том, что самому себе я помочь не в состоянии, а это означало, что я, скорее всего, умру.
Потом я в очередной раз отключился и пришел в себя только от гула церковных колоколов, которые звонили, казалось, над самой моей головой. Я с трудом разлепил веки и, хотя перед глазами все расплывалось, сумел разглядеть две склонившиеся надо мной человеческие фигуры: одна побольше, другая поменьше. Я машинально потянулся к ним, фигуры отпрянули, и я услышал несколько слов, произнесенных по-испански высоким и каким-то детским голосом. «
В последний момент, когда расплывчатые фигуры выпрямились и двинулись прочь от меня, я снова вытянул руку в их сторону и проговорил, а точнее, прошептал:
– Я не пьян. Пожалуйста, помогите мне!
Они чуть замедлили шаг, но не остановились, и я повторил:
– Я не пьян…
И снова томительная пауза. Она заняла всего несколько секунд, но в эти мгновения, я уверен, решалась моя судьба.
Она была миниатюрной, как ребенок. Опустившись на колени, она прикрыла нижнюю часть лица подолом рубахи, чтобы защититься от отвратительного запаха, и пальцем приподняла мне веко. Вторая, бо́льшая фигура заслонила солнце, и чьи-то твердые пальцы легли на мою сонную артерию. Еще несколько секунд, и женский голос спросил:
– Давно ты здесь валяешься?
– Я… Со вчерашнего вечера… – На мгновение я задумался, со вчерашнего ли?.. Если судить по моим ощущениям, с того момента, когда меня скрутило, могла пройти и одна ночь, и несколько суток.
– Когда ты сюда приехал? – спросил тот же голос, и я окончательно убедился, что это была женщина. По-английски она говорила достаточно правильно, но с сильным латиноамериканским акцентом.
– Вчера.
– Ты что-нибудь ел?
– Да. В кафе.
– Как называлось кафе, помнишь?
– Нет.
– Что ты ел?
– Рис. Бобы. Тушеное мясо.
– Горячее? Мясо было горячее?
– Да.
– А пил что?
– Воду. Из бутылки.
Она на секунду задумалась.
– А чипсы ел?
– Да. Две или три порции.
– С сальсой?[39]
– По голосу я понял, что она улыбается.Тут до меня дошло. Насколько мне было известно, во многих кафе сальсу готовили из сырых, то есть не прошедших кулинарную обработку овощей. И как только я мог упустить это из вида?!
– С сальсой, – подтвердил я, и женщина зажала нос пальцами:
– Понятно. Ну и воняет же от тебя!..
Выпрямившись, она достала мобильный телефон и кому-то позвонила. Через несколько минут к тротуару, где я валялся в луже собственных испражнений и рвоты, подъехал пикап с открытым кузовом. Водитель развернулся поудобнее, потом выбрался из кабины и откинул задний борт. Женщина сказала:
– Если хочешь, чтобы я тебе помогла, залезай.