Колодец Времени

…паутина иллюзии переливалась в лучах солнца на «пятом этаже» Кайласа. Шеффер-игрок не собирался ее срывать: только в ней он играл и получал от игры удовольствие…

Лхаце-игрок осталась на Тибете.

…зеленый чай слегка горчил и быстро остывал. Зима выдалась не столько морозная, сколько ветреная и сырая. Снегом замело все дороги, и домики шерпов оказались отрезанными от внешнего мира и друг от друга. Лхаце подбросила высушенные «лепешки» яков в огонь, укуталась в одеяло и стала дремать. В реальность женщину вернул громкий стук в дверь.

- Лхаце, открой. Это Джолкар, сосед. Мой сын умирает.

Шерпка вскочила на ноги и открыла дверь.

- Что случилось? Что с мальчиком? – спросила Лхаце, натягивая на себя теплые вещи.

- Он весь горячий и задыхается. Жена плачет. Я не знаю, что делать. Вся надежда только на тебя.

Лхаце взяла бальзам, настойку женьшеня и фляжку со спиртом. Через минуту люди уже шли по глубокому снегу след в след к дому Джолкара. Луна освещала путь.

- Пухци ходил к Ракшасу? – задала вопрос шерпка.

- Не знаю, но вернулся весь мокрый и закоченелый, - ответил сосед.

- Злой Дух Бон. Это он позвал мальчика к озеру, чтобы войти в тело и овладеть им. Злой Дух Бон бросает человека в мертвую воду Ракшас Тала и возвращает на землю покоренным. Болезнь – это борьба. Твой сын еще не покорился.

Мальчик лежал на постели. Щеки пылали огнем, дыхание было прерывистым, в груди хрипело. Лхаце растерла руки и ноги ребенка спиртом, намазала грудь бальзамом, укрыла одеялом, достала деревянную свастику, подожгла концы и стала медленно вращать ее над больным Пухци, шепча слова на непонятном для шерпов языке. Через полчаса после начала «процедуры» Лхаце увеличила скорость вращения свастики и добавила силы в голосе. Еще через час шерпка замолчала, погасила свастику и обняла больное тело ребенка, крепко прижав к себе…

…- Мама, мамочка, когда вернется папа?

- Скоро, моя звездочка, скоро. Папа поехал в город продавать яков, шапки и носки, что мы с тобой вязали зимой. На вырученные деньги он купит много-много продуктов, и мы устроим праздник.

- Папа обещал мне привезти конфет и куклу, такую, как у Норбу.

- Если обещал, то привезет, а кукла будет самой красивой, даже Норбу позавидует тебе. Потерпи, Нима, когда солнышко будет рано-рано вставать над землей, тогда отец вернется, - сказала Лхаце и поцеловала дочку. – Давай мы возьмем краски и кисточку и продолжим писать. Сегодня мы нарисуем иероглифы «земля» и «небо».

Нима скривила рожицу и отвернулась. Лхаце, сделала вид, что не замечает капризов дочки, и начала аккуратно, не торопясь выводить загадочные линии китайского иероглифа «небо». Рука писала, а сердце постигало, и результатами постижения стали душевный взлет и сияние чистого разума. Лхаце запела, словно птица, пытаясь передать голосом силу свободы и радость полета. Песня заполнила пространство дома и постучалась в сердце Нимы, девочка открыла его для материнской любви и также взлетела душой, стараясь постичь знак. Лхаце улыбнулась: она знала, что детские капризы длятся недолго, что дочка со временем научится различать и разделять истину и обман. Женщина взяла детскую руку, вложила в нее инструмент и помогла дочке вывести иероглиф «земля». Нима обрадовалась причудливым закорючкам и хлопнула в ладоши.

- Постарайся запомнить их, дочка. Это знаки разума, и они показывают высоту его помыслов и место достигнутых целей. Сознание человека пытается соединить «небо» и «землю»: небо заземлить, а землю окрылить. Но в жизни обязательно наступит такой момент, когда разум должен выбрать что-то одно – или «небо», или «землю».

- А что выбрала ты, мама?

- Я выбрала «огонь»…

…огонь пылал до небес. Кайлас принял его и шамана – тибетскую женщину по имени Лхаце, владеющую огнем.

Шерпка бросала в костер ненужные вещи – сжигала прошлое. В огне существовала иная жизнь. В языках пламени появлялись и исчезали горы, деревья, жилища шерпов. В огне Лхаце увидела печи крематория, груды костей и черепов, худых людей, а рядом с ними мужчин в белых халатах; увидела взрывы снарядов, бегущих и погибающих на поле боя солдат. Огонь показал шаману железные машины, заменившие руки человека, и светящиеся экраны, заменившие человеческий разум. Последним Лхаце бросила в костер свиток, в котором сама написала о восхождении на Кайлас и о любви к незнакомому европейцу, о том, как мужчина испугался трудностей, вернулся в лагерь и навсегда забыл ее образ. От сгораемых знаков и мыслей вспыхнуло сине-белое пламя, сквозь которое Лхаце разглядела вершину Кайласа и яркую точку на горе.

Огонь ослабевал – точка росла. Вскоре Лхаце различила в ярком свете горы четверорукое существо, чьи руки, как крылья, то взмывали вверх, то опускались вниз и образовали вокруг тонкую, белую, прозрачную сферу.

«Шива, - догадался шаман. – Это Шива».

- Бог-разрушитель! – крикнула Лхаце через огонь. – Жестокий Бог! Ты зачем забрал мою маму?

Ответа не последовало. Яркая точка на вершине Кайласа стала уменьшаться, и Лхаце поняла: Шива никого не зовет – ты сам к нему стремишься…