Колодец забытых желаний

– Да в Инете можно посмотреть, – говорил Макар, но чувствовалось, что говорит он просто так, ломается, вот еще поломается немного и начнет читать.

Олег Петрович настаивал, барышни щебетали, что это гениально и просто поразительно, и совершенно «в кассу», хотя почему-то никто не хочет печатать.

В конце концов Макар сдался, прикрыл глаза длиннющими мохнатыми ресницами, ладонь прислонил ко лбу и выдал длиннейшее стихотворение, без рифм и почти без смысла.

Олег Петрович силился не улыбаться, однако финальной строчкой стихотворения стала следующая:

– …на рельсы прольется жизнь молодого прозаика!

И тут его понесло.

– Позвольте, – начал он несколько удивленно, и поэт убрал со лба руку и посмотрел на собеседника немного потусторонними от поэтического вдохновения глазами, – позвольте, но это строчка из юношеского стихотворения Вениамина Каверина! Про жизнь молодого прозаика!

Поэт хлопнул длинными ресницами, а Кэт взяла за руку Пола, словно в порыве внезапного ужаса.

– Ну да, – продолжал Олег Петрович, которому вдруг надоело слушать бредни. – Каверин в юности подражал Блоку, а потом пытался от этого уйти и написал стихотворение, над которым смеялся Тынянов. «…На рельсы прольется кровь молодого прозаика» как раз и есть последняя строка этого стихотворения.

– Я никому не подражаю, – насупившись, выговорил поэт. – Я пишу так, как пишу. Это только мои мысли и ощущения.

– Мысли-то бог с ними! Но ваши ощущения, видимо, совпадают с ощущениями Каверина. И слова совпадают!

– Ну и что? Ну и совпадают! – крикнул поэт, пошарил по столу отчаянными глазами, нашарил чью-то недопитую водку, схватил и опрокинул ее в себя. – Это еще ни о чем не говорит!

– То есть в своей поэзии вы пользуетесь классическими источниками. Вот у Каверина заимствуете!

– Да ничем я не пользуюсь! И не заимствую! Я передаю то, что волнует меня, и то, что волнует всех нас.

– Вас?

– Молодых! – рявкнул на Олега Петровича поэт.

– Вы бы Мариенгофа почитали. Есть у него такая книга, «Стихами чванствую» называется. Хорошая книга.

– Олежка, – Виктория хлопала глазами и переводила взгляд с одного на другого, – ну что ты к нему пристал?! Стихи-то зашибись! Отличные стихи.

– Да это вообще никакие не стихи, – сказал Олег Петрович. – И самое печальное, что вы этого не понимаете, молодые люди. А не понимаете потому, что никогда ничего не читали, ни стихов, ни прозы.

Они все опять переглянулись. У Олега стремительно портилось настроение.

– Ну хорошо, – продолжал он неприятным голосом, – а почему прольется кровь прозаика-то? Ну, допустим, вы просто позаимствовали у Каверина эту строчку, когда она попалась вам на глаза в книжке, которую перед сном читала ваша матушка! Допустим. А проза при чем? Вы пишете прозу?

Все молчали. Поэт тоже молчал.

– А Каверин-то как раз писал! – сообщил Олег с каким-то отчетливым злорадством. – Он чего только не писал! Особенно по молодости. Даже трагедии в стихах. У вас нет трагедий в стихах, уважаемый Макар, не знаю, как вас по батюшке?

Поэт молчал.

– Есть! – с облегчением сказала Зайка. Ей казалось, что здесь экзамен, студент проваливается, а тут как раз профессор задал вопрос, ответ на который был случайно выучен. – У него есть прекрасные трагедии! Например, о черте и студенте.

Олег Петрович поперхнулся и замолчал.

– Так, – сказал он осторожно. – А смотритель морга в этой трагедии присутствует?

– Ну конечно! – возликовала Зайка. – Видите, значит, вы тоже читали! Говорю же, его сочинениями Инет полон, и от него все, все фанатеют!

Макар сидел совершенно красный.

– Так, – повторил Олег Петрович, – а студент из Лейпцига?

– Да, да!

– Тебе понравилось про студента, да? – живо спросила Виктория.

– А путешествуют они, согласно сюжету, в женский католический монастырь?

– Кажется… так…

Воцарилось молчание.

– Н-да, – сказал Олег Петрович. – Пожалуй, зря мы заговорили о поэзии. Лучше нам эту тему закрыть. Давайте поговорим… ну, хоть о физике, что ли! Среди нас нет физиков?

– Ну, я с физфака, – мрачно сообщил Пол.

– Значит, о физике тоже нельзя, – заключил Олег Петрович, – а то вдруг мы установим, что законы Кирхгофа созданы лично вами, это будет несправедливо по отношению к Кирхгофу. Давайте о дизайне! Как вам дизайн этого заведения, дорогая Кэт?

– Я вам не дорогая, – отозвалась малышка и вздернула остренький подбородочек. – Вон Викуся вам дорогая!

– И мне нравится здешний дизайн, – согласился Олег Петрович. – Как это называется?.. Понтово? Потрясно? Кислотно? Правда, меня все время мучает мысль, что я все это уже где-то видел, все это уже было, а то, что здесь, просто содрано с первоисточника, да и то так бесталанно содрано, без огонька!

– Да где вы могли это видеть-то?! Клуб новый совсем!

– Да клуб-то новый, только сие все не ново. – И он кивнул на стены, украшенные детскими горшками. – Шестидесятые, сексуальная революция, марихуана, Голландия. А к ним пришло отсюда, из России, из девятисотых годов прошлого века. Вам-то что здесь нравится?! Что это ново?! Так это старо как мир, а вы этого не знаете, потому что книг не читали!

– Ну-у, – протянул Пол, – пошла сплошная зелень. Тоска.