Колодцы знойных долин

Махамбет рассмеялся:

— Ты видел?

— Бывают! — запальчиво выкрикнул Амир. — И я докажу тебе!

— Ты просто злишься.

— Я сильнее тебя.

— Нет!

Амир и Махамбет вскочили, как по команде, и схватились снова. Затрещала чья-то рубашка, но никто из них не обратил на это внимания: борьба неожиданно превратилась в драку. Когда они опомнились, Санди рядом не было. На месте, где она сидела, пылали рассыпанные тюльпаны.

Первым исчезновение овец заметил Махамбет. Он вскрикнул, показывая рукой на пустую низину. Оба одновременно бросились в степь, перебежали низину, взобрались на холм. Вдалеке в быстро опускающихся сумерках виднелось несколько кучек овец.

Отару собирали долго. В темноте было трудно определить — всели овцы нашлись, но, посовещавшись, они решили гнать отару домой. Шли молча. Только дошли до загона, как на них с криком набросился Адайбек. Юноши очутились в объятиях двух джигитов, и хромой стал хлестать их тонким кизиловым прутом. Амир и Махамбет вырывались изо всех сил, кричали, но тщетно.

На шум прибежал Оспан, уже давно пригнавший свою отару. Схватил Адайбека за руку.

— За что? Овцы твои целы!

— Прочь! — захлебнулся Адайбек. — Не вмешивайся, голодранец! Кто тебя звал?!

Вмешательство Оспана все же заставило Адайбека поостыть. Джигиты отпустили юношей, и Оспан, сердито ругаясь, повел своих бывших помощников домой. Не удержался, по дороге ткнул им по разу кулаком в шеи.

— Что, не могли убежать?

К ним спешила Жамал. Обеспокоенная задержкой Амира и Махамбета, она выбежала из кибитки, как только услышала брань Адайбека. Увидев ее, Оспан повернул обратно.

— Я присмотрю ночью за вашей отарой, — бросил он юношам, — а вы поспите.

Ночью Жамал зашивала разодранные рубахи сыновей, накладывала заплатки. Вздыхала, думая о Толепе, который расстроится, узнав, что Адайбек избил детей.

В дверях бесшумно, словно тень, появилась Калима — третья жена Адайбека. Жамал вздрогнула от неожиданности.

— Ana! — тихо произнесла Калима, бросив быстрый взгляд на спавших Амира и Махамбета. — Я принесла кумыс…

Тоненькая, как лозинка, Калима с чашкой в руке стояла, стыдливо опустив глаза, словно это она была виновна во всем случившемся.

— Перелей, милая, в чашку, — негромко сказала Жамал. — Что же ты не проходишь? Не пристало тебе стоять у порога…

Голос Жамал дрожал от обиды и унижения, но не принять кумыса, который принесла Калима, она не посмела. Пятнадцатилетняя Калима, ставшая месяц назад третьей женой Адайбека, была из бедной семьи и держалась робко. Пастухи и слуги любили ее за кроткий нрав и доброту. Да и кумыс… При чем тут молоко — святая пища?..

Калима так же бесшумно прошла в кибитку, выбрала из деревянного ящика чашку и стала осторожно переливать кумыс.

— Он говорит, что рассердился за драку, — продолжала Калима. — Овцы, говорит, если и остались в степи, завтра найдутся, а плохо, что они поссорились.

Жамал кивнула головой. Что ж, этого следовало ожидать. Хромой Адайбек хорошо знал цену дружбе ее детей. Как-никак они вдвоем содержали целую отару, выполняя работу взрослого пастуха с подпаском.

— Хоть бы они больше не ссорились, — сказала Жамал. — Так они ничего не добьются в жизни.

Неожиданно проснулся Амир, застонал, сел на постели.

— Я убью Адайбека! — Громкий, полный ярости голос юноши прозвучал в тишине, как выстрел. Он заметил Калиму и впился в нее взглядом.

— Бог с тобой, сынок! — Жамал обняла Амира и, тревожно оглянувшись на гостью, уложила его снова в постель. Накрыла одеялом.

Проснулся и Махамбет. Приподнял голову, посмотрел на Калиму, с которой еще недавно играл в детские игры, и молча откинулся на тулуп, подложенный под голову вместо подушки. Потом отвернулся к кереге.

Дрожащие руки Калимы лили кумыс мимо чашки.

Старый Толеп терпеливо учил сыновей нелегкому ремеслу табунщика. Он заставлял их мастерить недоуздки, уздечки, подпруги и чересседельники, подбирать по коню попону и потники, вить чембур. Он сам выбирал в табуне неука и до того, как его оседлать, рассказывал сыновьям о норове коня и как его лучше укрощать. Адайбек еще не доверял юношам табун, хотя понимал, что недостаток опыта у них возмещался бы выносливостью и умением лечить лошадей. Последнего качества, пожалуй, не хватало многим известным табунщикам. Не все они, например, брались вскрывать ножом нарывы или очищать раны, считая это недостойным своей профессии. И далеко не каждый табунщик, отлично выбирая пастбища и сохраняя животных в теле, умел, как Махамбет и Амир, лечить у лошадей засечку, исплек, чесотку, простуду или выводить из копыта костоед.