Колодцы знойных долин

Заступиться за конокрада, каковым наверняка его объявят черкеши, вряд ли смогут и родичи-кетинцы. Конокрадство власти считают большим преступлением, и победит на суде тот, кто богат. А кто из кетинцев понесет необходимые расходы за него? Он и в глаза не видел своих родичей… А если они, испугавшись родовой мести, выдадут его черкешам? Вот, мол, конокрад, и решайте сами, как наказать его…

Рука джигита все сильнее и сильнее придерживала коня. В лицо уже веяло теплым сухим ветерком от раскаленных за день песков. Там его нелегко было бы найти… Но джигит вдруг резко повернул коня на запад.

— Нет! — прошептал он. — Я не конокрад и не трус. Мне нечего бежать отсюда! Докажу всем, что я смогу постоять за себя! Докажу!..

Амир поскакал теперь в направлении аулов тазов. Принятое решение казалось ему не лучшим, зато верным. Он доберется до тазов и заручится поддержкой волостного управителя Нуржана. Богачи родов Таз и Черкеш — извечные враги. Он воспользуется этим, чтобы свести счеты с теми, кто унизил его.

Ночь Амир провел в степи, найдя глубокую ложбину с зеленой мягкой травой. Дал вволю отдохнуть и попастись коню. Под утро он задремал, но и во сне чувствовал щемящую боль в сердце. Потом ему показалось, что он видит Махамбета и Санди, которые, взявшись за руки, уходят от него по белой ровной дороге…

В неясном свете раннего утра он снял путы с Кара-куина, взнуздал, подтянул подпруги, вскочил в седло и настороженно прислушался. Нет, он был один в степи…

На другой день, когда Амир подъезжал к владениям тазов, в аулы дошла весть о победе большевиков в Петрограде. Это была ошеломляющая новость.

В первую минуту Адайбек воспринял ее как конец света. Он забыл не только о потере Каракуина, но и обо всем остальном, что его беспокоило в последние годы. Однако, человек цепкий и волевой, он через несколько дней пришел в себя. Адайбек полагал, что на его земле не так-то легко утвердиться какой бы то ни было власти. Степь живет своими, ставшими извечными, традициями. Порядка в аулах добились немногие, и если новая власть попытается подчинить себе бескрайние просторы, то ей как раз и будут нужны люди, подобные ему, Адайбеку. Через некоторое время Адайбек и вовсе успокоился. Власть на местах осталась прежней, хотя и стала называться «алаш-ордынской». В аулах началась мобилизация джигитов в войска алаш-орды, которую простые степняки встретили с испугом.

Уполномоченный по мобилизации прибыл в аул Адайбека на тарантасе в сопровождении эскорта из четырех милиционеров-алашцев и небольшого отряда новобранцев из двенадцати джигитов.

Жители аула были собраны у юрты Адайбека. Уполномоченный, плотный, румянолицый казах лет сорока, одетый в полувоенную форму, оглядел людей, стоявших полукругом, заложил правую руку за борт кителя и заговорил сильным, натренированным голосом.

— Мы долгие годы боролись за свободу, — начал он. — Наступил момент, когда казахские роды должны объединиться, чтобы раз и навсегда освободиться от гнета русских. Создано правительство, которое осуществит руководство нашей священной борьбой. Вы должны знать, что по всей казахской земле джигиты собираются под знамя алаш. Я приехал к вам отобрать джигитов, согласных служить своему народу. — Уполномоченный передохнул и показал рукой на новобранцев: — Кто из вашего аула желает разделить их трудный путь?

Никто не отозвался, не выступил вперед. Уполномоченный недовольно сдвинул брови и поморщился.

— Мы считаем сейчас главным, чтобы вы поняли необходимость активной борьбы против большевиков, которые хотят установить в степи свои порядки. На этот раз руками русских мужиков. И мы могли бы сейчас не упрашивать вас, а поступить по законам военного времени.

— Мы это понимаем, — подал голос Оспан, стоявший впереди толпы, — но ведь нет лишних людей. Семьи у нас. Хоть маленькое, но хозяйство…

— Как это нет людей! — Бий Есенберди уставился на Оспана колючим взглядом. — А деды наши думали о женах, когда садились на коней?

— Их не мобилизовывали, — уже несмело возразил Оспан и потупился. — Они сами брались за оружие.

— Раз нужны люди — найдем! — поспешно вмешался Адайбек и ткнул пальцем в рослого, с саженными плечами парня лет семнадцати, стоявшего около юрты вместе с толстяком Сейсеном — сыном бия Есенберди. — Я думаю, от такого джигита не откажетесь?

Уполномоченный не расслышал последних слов Адайбека. Он обернулся, оглядел парней и довольно улыбнулся:

— Крепкие джигиты. Как раз двоих и полагалось от вашего аула. Выберите им коней.

— Нет-нет! — Есенберди рванулся к нему. — Второй мой сын. Его нельзя…

— От вашего аула положено двоих.

— Я поеду, отец! — неожиданно возразил Сейсен. — Надоело мне в ауле.

Есенберди оторопело посмотрел на сына и схватился за бороду.

— Да ты что? Рехнулся? Сукин ты сын!..

В передних рядах раздались смешки, а в середине толпы кто-то весело загоготал:

— Пусть едет! Ха-ха-ха!..

— Молодец Сейсен!

Есенберди подскочил к сыну, стал отговаривать его, но Сейсен, красный, вспотевший от собственной смелости, стоял на своем.