Колодцы знойных долин

— Ты доказала свою силу: не многие могут выдержать такое, — заметил старик. — Пройдены годы, остались дни жизни. Никто, наверное, не осудил бы тебя, если бы ты задумала изменить свою жизнь.

Она не поняла. Подняла голову и с удивлением посмотрела на него.

— Прошли десятилетия, — повторил Амир, — и все годы я помнил о тебе.

Был ли прав старик, говоря о том, что жило, не умирая, в его сердце? Во всяком случае, он был искренен, ибо хотел быть рядом с ней, оберегать ее, болеть ее болью. Он не видел сейчас другого пути для себя. Чувство вины нахлынуло на него, овладело, вызвало на откровенность — может быть, ненужную, только не думал он об этом. Есть солнце, есть звезды, небо… Они чисты в понятии людей, бесконечны, прекрасны, необходимы. Бывает первое чувство, самое сильное. Оно не покидает человека, двигает им, как бы ни наслаивались на сердце радости и удары времени.

— Время, которое обошло твою красоту, Санди, не притупило и мое чувство.

— О чем ты говоришь? — спросила Санди, глядя на старика недоуменно, словно не веря, что эти слова она слышит от него.

Она вдруг вспомнила разговор, состоявшийся между ними перед тем, как была устроена постыдная борьба Амира с Махамбетом. Что-то общее почувствовала она в его нынешних и прошлых, далеких словах. Общее, хотя сейчас он говорил намного красивее и мудрее. И от этого ей стало сразу душно и тяжело.

— О чем ты говоришь? — повторила она уже машинально. — Какое чувство?

— Волею судьбы мы встретились. Разве мы не можем теперь быть рядом? Быть опорой друг другу? И я и ты перенесли немало, но это не значит, что мы должны ожесточаться на жизнь. Каждый из нас когда-то мечтал о большем, но не все удается…

— Он говорит о чувстве, — проговорила Санди. Казалось, она разговаривает сама с собой. — Он не может примириться с тем, что не добился своего.

Амир вздрогнул от этих слов, выпрямился.

— Санди!..

— И не надо было воскрешать все это…

Старик умоляюще протянул к ней руки.

— Замолчи! — попросил он. — Ты тоже потеряла рассудок, как и я…

Он осекся, увидев две слезинки, катившиеся по щекам Санди. Впервые видел Амир слезы Санди и не мог этого выдержать. Вскочил, толкнул двери.

Амир вышел на дорогу, ведущую в Саркуль. Прошел версты две, прежде чем замедлил шаги. Ссутулясь, долго стоял спиной к аулу. Потом свернул в сторону и поднялся на вершину кургана.

Солнце жгло нестерпимо. Оно только-только перевалило на вторую половину неба. Был тот час, когда все живое в степи ищет тени. Но Амир, застывший на вершине кургана, не замечал ничего. Не видел он, как из аула вышли старики и направились к колодцам. Не видел, как они долго спорили. Тяжелые раздумья обрушились на него…

Почему у них, Амира и Санди, выросших в одном ауле, еще не случалось ни одной спокойной встречи?.. С того самого дня, как кончилось детство, они выясняли отношения, и отношения их каждый раз переходили в крайности. И сегодняшняя встреча, ему казалось, нависла над ним тем страшным, что могло перечеркнуть все доброе, что он совершил в своей жизни. И оставить его совершенно беззащитным. Чем же было это непреодолимое, встававшее между ними, превращающее их встречи каждый раз в столкновение? Почему каждая встреча круто меняет его жизнь? Что это?..

Он вспомнил далекий Кос-кстау, где, ворвавшись в развалины, стал стрелять в белогвардейцев. Он всаживал пулю за пулей в них, заметавшихся от неожиданного нападения, и не знал, для чего это ему было нужно. Была злость и сознание бессилия от того, что он одинок и никому не нужен, что погиб Махамбет, а Санди ждет ребенка. И что кто-то и что-то всегда мешает ему быть самим собой. Он всаживал пулю за пулей в них, пока не отказала винтовка.

В него стреляли в упор, с пяти шагов, даже не пытаясь узнать, кто он. Он чувствовал потом, как они пинали его, и медленно, долго гасла мысль, что он сильнее этих людей, которые объединились, чтобы попытаться выжить… Сильнее…

Курган у Шенгельды высок, и с него видно далеко. Там, вдали, вершины холмов отделились от земли тонкой неровной линией и в неудержимом порыве плывут вперед. Пройдет длинный горячий день, прежде чем они снова сольются с холмами, с землей. Но наступит утро, и все начнется вновь… Так будет до осени, когда солнце вдруг перестанет греть, и все в степи начнет жить ожиданием белой пороши.

В глубоком раздумье смотрел старик в степь: что-то похожее на свою жизнь видел он в этой призрачной картине.

Перебирая день за днем свою жизнь, он вдруг почувствовал, что подходит все ближе и ближе к сущности своей ошибки. И когда он наконец понял ее, мир представился иным.