Колокол

Он увидел, что священник заметил их и, закончив звонить, исчез внутри башни. А через некоторое время вышел к ним.

– Доброе утро, – крикнул ему Бёрк.

– Храни вас Бог, – ответил священник. – Заблудились?

Доктор взял мальчика за плечи и осторожно подвёл вперёд.

38 глава

С того страшного дня прошло уже более двух недель. Землю разровняло дождями, а после припорошило опавшими листьями так, что даже отец Ланге с трудом отыскал путь к могиле. О случившемся никто не говорил. Жоэль ничего не помнил или не вспоминал, хотя как разобрать, о чём он там думал… Он всё так же ходил по ночам, всё так же бубнил что-то под нос и всё так же не видел Марию. Мария же сама хотела всё забыть. И ту ужасную ночь, и труп, истекающий кровью на полу своей кельи, и звук бьющих о землю лопат. Но никак не могла стереть этот животный взгляд из своей чёткой памяти. Ей казалось, запах мерзавца намертво въелся под её кожу, навсегда остался в волосах, и, сколько бы она ни тёрла себя жёсткой древесной мочалкой, всё равно будто пахла им. А её келья до сих пор отдавала запахом крови. Всю неделю после случившегося её одолевали ночные кошмары – ей снилось старое кладбище, лицо покойного, чёрные птицы, летающие над ней. В последнее время много стало этих птиц, не к добру это, думала Мария.

«Суеверие – грех», – говорил ей отец Ланге, и они тоже твари божьи. Как же Мария боялась их, этих тварей, особенно их карканье по ночам… Ей казалось, они несут с собой злую весть, или смерть, или сами приходят за смертью. Умные эти птицы будто знают больше, чем сам человек. В ту же ночь, когда молния ударила в дерево и дохлые птицы свалились им под ноги, Жоэль побежал от испуга, а Мария помчалась за ним. Только он убегал от грома, а она – от всего, что было. Как хорошо, что он тогда убежал, как хорошо, что ей было за кем спешить! Догнав его на самом пороге церкви, она обняла Жоэля. Тот не вырывался, но и не обнял в ответ, он никогда никого не обнимал. Мария сказала ему: не бойся. Сама же боялась куда сильнее. Она всегда до жути боялась покойников, и кладбищ, и смерти. Отец Ланге пару раз за эту неделю ходил на кладбище читать молитву за упокоение грешной души. Мария же была рада, что Жоэль убил мерзавца. Грешно так думать, сказал ей как-то отец. Ну и что с того, что грешно, решила Мария, зло всегда наказуемо. Кто бы знал, что Жоэль накажет то зло…

– А для Жоэля это грех? – как-то спросила она.

Отец Ланге тогда долго молчал, смотрел на гравюру Иисуса, что висела над самой молельней, потом вздохнул и сказал:

– Да какой с него спрос, с блаженного…

Сегодня Мария с Жоэлем вышли пораньше. С самого утра они бродили по лесу. Хворост для камина уже заканчивался, и топить было почти что нечем. Мария собирала ветки, находя их в опавшей листве, а Жоэль пытался взвалить на себя суковатый кусок сваленного грозой дерева.

– Оставь эту корягу, Жоэль, надорвёшься! – крикнула ему Мария. – Я вернусь потом с топором и разрублю её на части поменьше.

Жоэль послушно отошёл и стал рыхлить ногами опавшие листья в поисках подходящих веток, но смотрел он не под ноги, а куда-то вверх, на гнездящихся чёрных птиц.

– Так ты ничего не найдёшь, Жоэль, – Мария улыбнулась. – Держи лучше хворост, – она всучила ему собранную охапку, – а я поищу ещё ветки.

В лесу пахло утром и тишиной – природа ещё не успела проснуться, даже неловко было Марии так нагло её будить. Но что тут поделать – отец Ланге после случившегося больше лежал, и камин трещал последними головёшками; на днях надо будет съездить в город за углём, а пока решено было обойтись остатками дров и хворостом. Мария рада была заняться делом. Куда лучше, чем сидеть в церкви и думать обо всём этом.

– Тяжёлые мысли – наказание за безделье, – говорил ей святой отец, – и умственное, и физическое. Вот пришла тебе плохая мысль в голову – значит, не там бродят твои мысли, не с Богом. Тот, кто в Бога верует, в уныние не впадёт.

– Не впадёт, – соглашалась Мария, а сама всё думала, думала…

Ведь не было у них никакого дома, кроме этой церквушки, и земли никакой тоже не было, кроме этой земли. Куда им теперь идти, Мария не знала. И не думать о том не могла. У других людей большая родина – город или деревня. А у неё что? Церковь да лес. Когда ей миновал семнадцатый год, отец Ланге решил спровадить её в город, колледж какой-то нашёл при городской церкви, но она ни в какую не хотела уезжать. Как оставишь старика и Жоэля? Да и сама она без них жизни не представляла.

– А он заговорит, отец? – спросила как-то Мария.

– Бог даст, заговорит, дочка. А нет – так оно ему, значит, не надо. И разве есть что путное в разговорах? Все они пустые, почти все. Если б человек говорить не умел, у него и грехов вдвойне поубавилось бы.

– Так разве не Божья это воля, чтобы говорил человек? – удивилась тогда Мария.

– Божья, – кивал святой отец, – и воля, и испытание Божье. Есть люди не хозяева своему языку, а вот Жоэль наш – хозяин; не хочет говорить – не говорит, и ничто-то его не проймёт, – смеялся Ланге.