Колокол

Высокие языки багрового пламени, с чёрными клубами дыма, пожирали лес. Я хотел взобраться на холм, но только ступил на него, как что-то стрельнуло в виске. Я сделал шаг – стрельнуло снова, будто лезвие ворочалось в мозгу. Я рухнул на землю и пополз на коленях на самый верх холма. Если пламя идёт на юг, у меня ещё будет время, будет время обежать этот лес… Обежать этот лес? Да кого я обманывал, господи! Нет у меня никакого времени, я не могу быть быстрее пожара, я быстрее обычного быть не могу. Как же болят голова и глаза, как отдаёт во всём теле… Я карабкался выше, а огонь заглатывал всё, будто кто-то ему помогал. Деревья вспыхивали одно за другим, горели костром все сухие опавшие листья, хвоя тоже горела, с треском падали ветки. Трещал и кричал старый лес. Его подожгли, понял я.

Всадив пальцы в жёсткую землю, бороздя её телом, ногами, я боялся отключиться от боли, я боялся не успеть помочь. Они сгорят, все сгорят в этом доме… Вершина холма была близко, на расстоянии вытянутой руки. Я дотянулся до верха, вцепился в траву, подтолкнул себя – и вот уже на вершине. Я стоял и шатался, и видел весь лес. Он горел, и огонь этот мчался к дому Лоранов. Ветер гнал его прямо на запад. Ни подойти, ни обогнуть это пламя, ни предупредить никого…

Огляделся по сторонам. Что-то сверкнуло вдали, будто золотом играя на солнце. Я прищурился и не поверил – это колокол на белой часовне, это он так красиво сверкал. Я шагнул вперёд – и рухнул, будто что-то тяжёлое взвалили на плечи, не давая двинуться с места. Там же колокол! Я посмотрел на огонь. Только бы доползти… Боль опять подкатила к глазам.

– Начните звонить! – крикнул я и зарыдал. – Норах, кто-нибудь, кто там есть, позвоните же в него…

Из церкви никто не вышел.

«Она заброшена, там никого нет, – звучал в голове голос Фабьена, – никто не может бить в колокол». Я стиснул зубы и полз.

– Они проснутся, – я был уверен, – они не могут сгореть. Им надо бежать, надо вынести из дома Жоэля…

– Всему виной рок, – сказал Норах.

Я обернулся.

Никого нет.

– Я не могу контролировать рок, – опять повторил его голос.

– Ты бы лучше молчал, – крикнул я.

– Они умрут, не искупив вины…

– Да, где ты, чёрт возьми?!

Голос Нораха стих. Я продолжал ползти. Боль убивала меня, разрывая на части. Лучше б я умер там, в этой самой могиле…

Я посмотрел в сторону леса. Ещё есть время, есть время бежать; может, кто-то проснулся, может, кто-то кого-то разбудил – пусть они выйдут к дороге, пусть сядут на эту чёртову лошадь и мчатся через весь лес.

Нет, они ещё спят… Я всё полз и не мог поднять головы. Чем ближе я приближался к церкви, тем сильнее становилась мигрень. Этот колокол меня убивал, как и прежде, как и всегда. Вот и сейчас он звенел во мне, стучал в мозгу; я слышал его, пусть он был и неподвижен. Прищурился, посмотрел на часовню. Никто в него не звонил; он звонил лишь во мне, этот колокол.

– Будь ты проклят! – кричал я ему. – Почему я? Почему ты выбрал меня?

Только ветки трещали в ответ; они падали на опалённую землю и сгорали на ней дотла. Скоро здесь не останется леса, огонь заберёт с собой всё; огонь всё всегда забирает, оставляя лишь уголь и чернь.

Над лесом кружили чёрные птицы; потом они превратились в точки, а после исчезли совсем. Пожар сжёг их старые гнёзда, скоро он доберётся до дома. Скоро он уничтожит их всех. Боль учащалась и била; я мог только кричать от бессилия, впиться в землю и ползти дальше. Я думал о Ребекке, о старом Фабьене, о бедном Жоэле – и полз. Вон уже скоро калитка часовни, ещё каких-то пару шагов…

Я уткнулся в неё головой, разжал стиснутые судорогой пальцы, схватился за деревянные рейки забора и приподнял себя. Вот и эта часовня. Боль стучала, крутила в затылке, сжимала тисками виски. Я пошёл к колокольне. Тело стало чужим, словно ватным; я не чувствовал рук и ног, только видел высокую башню с колоколом на самом верху. Дверь в часовне с трудом отворилась, и я, покачиваясь, вошёл. Вверх спиралью уходили ступени.

40 глава

Рана уже перестала кровить, только стреляла изнутри сотней мелких иголок. Жоэль убрал руку с предплечья – все пальцы были в крови. Сколько он здесь просидел, не помнил; где он был, тоже не знал. Ночной холод пробрался под рубашку, только ноги согрелись под опавшей листвой. Жоэль очистил себя от листьев. Он сидел под деревом, оно опадало; листья слетали с ветвей, покрывая собой и холодную землю, и заснувшего на ней Жоэля. Только сейчас он продрог, когда встал во весь рост. В памяти – выстрелы, крики Марии. Он бежал без оглядки, пока не устал, пока не присел отдышаться, а после не провалился в сон. Лишь сейчас он почувствовал боль. Земля кружилась под ногами, и лес кружился над землёй.

Жоэль пошёл на ощупь по шуршащим листьям, по неровной земле, от дерева к дереву, дрожащей походкой, спотыкаясь о корни и обо что-то ещё, низкое и белое, какие-то столбы…