Колокол и держава

Получив согласие Кассиана, уже видевшего себя во главе дома Святой Софии, Федор Васильевич тотчас известил об этом великого князя. Вскоре большая часть юрьевских земель перешла в казну, а государево войско пополнилось сотнями служилых дворян. Таким хитроумным способом Федор Васильевич вернул себе расположение своего патрона, но зато вызвал новый приступ ненависти церковных владык, понимавших, что юрьевскими землями дело не кончится. Геннадий Гонзов и волоцкий игумен Иосиф теперь в глаза и за глаза славили братьев Курицыных как отъявленных еретиков и требовали у государя их отставки. А между тем ссориться с церковью великому князю было сейчас несподручно, потому как в грядущей войне он являл себя защитником утесняемых православных Литвы.

Федор Васильевич хорошо изучил великого князя и не сомневался, что тот пожертвует им ради государственной пользы. И потому теперь, когда его собственная судьба висела на волоске, было бы опрометчиво просить государя открыть границы для литовских евреев. Он живо представил себе его настороженное лицо, мол, с чего это вдруг ты за евреев хлопочешь, аль и впрямь в жидовскую ересь впал, как про тебя попы говорят? К тому же после случая с врачом-иудеем, сгубившим его сына, великий князь стал относиться к евреям с подозрением. Словом, просить за изгоев самому было бы непростительным промахом. Но и не уважить просьбу магистра Федор Васильевич тоже не мог, ибо был многим обязан Братству святой каббалы, все последние годы исправно извещавшему его обо всем происходившем в европейских столицах. Да и как знать: не придется ли ему самому просить убежища у братства?

Вот если бы вместо него за литовских евреев попросил кто-то другой. Но кто?

И тут Федор Васильевич вспомнил гахана караимов Захарию Скару, у которого он жил во время своего крымского пленения. Вспомнил, как тот жаловался, что турецкий султан вытесняет из Крыма всех неверных, а Черное море объявил «девственным», то есть недоступным ни для каких судов, кроме турецких. Вспомнил, как однажды после обильной трапезы Захария неожиданно объявил ему о своем желании переселиться в Москву. Тогда Федор Васильевич не придал его словам особенного значения, соотнеся их с количеством выпитого ими вина, и был изумлен, когда вернувшийся из Крыма московский купец передал ему письмо от Захарии Скары, в котором тот просил обсудить с государем его переезд в Россию.

Итак, все складывалось наилучшим образом. Захария приезжает в Москву и ходатайствует перед великим князем о предоставлении убежища своим литовским соплеменникам. Таким образом, Федор Васильевич выполнит просьбу магистра Братства святой каббалы, да к тому же получит в лице Захарии умного и влиятельного союзника.

На другой день посольский дьяк известил государя о желании гахана караимской общины Захарии Скары стать русским подданным. Поняв, что речь идет о еврее, Иван Васильевич нахмурился, но дьяк поспешил успокоить его известием о том, что Скара принадлежит к знатному итальянскому роду князей Гвизольфи и по крови скорее итальянец, чем жидовин. Впрочем, главный довод, как и подобает искушенному дипломату, Федор Васильевич приберег напоследок. Он намекнул, что если вслед за Скарой сюда переселятся богатые и предприимчивые купцы-караимы, торгующие со всем миром, то Москва сразу станет торговой столицей, потеснив ненавистный Великий Новгород. Чело государя сразу разгладилось, и он поручил Курицыну немедленно заняться переездом гахана в Москву.

«Ай, Федька, ай, голова! – мысленно похвалил себя дьяк, покидая покои великого князя. – И просьбу магистра выполнил, и подозрение в потворстве иудеям от себя отвел». Вернувшись в посольскую избу, он продиктовал письмо гахану, в котором извещал о благосклонном согласии великого князя московского принять его в своей столице. Заверив письмо золотой государевой печатью, Курицын вызвал боярина Шеина и от имени великого князя приказал ему немедленно отправляться в Крым, найти там Захарию Скару и вручить ему это письмо.

Месяц спустя пришел ответ. В изысканных выражениях гахан благодарил великого князя за приглашение и сообщал, что сразу после Пасхи он намерен выехать в Москву, а затем вызовет свое семейство и других караимов, которые пожелают последовать за ним.

Обрадованный Курицын поспешил известить Захарию о том, что он будет лично встречать его на границе Крымского ханства. Взяв с собой татар-проводников, дьяк в радужном настроении покинул столицу, не подозревая, что больше уже никогда сюда не вернется.

Слух о том, что в Москву вознамерился переехать тот самый злокозненный Схария, совративший в жидовскую ересь новгородских попов, достиг ушей архиепископа Геннадия Гонзова, а тот немедленно известил о грозящей Русской церкви опасности Московского митрополита Симона.

2

Гахан уже заканчивал последние приготовления к отъезду в Московию, когда тихо вошедший слуга почтительно известил:

– Господин! Вас спрашивает какой-то еврейский оборванец, его имя Мойше Изгнанник, и он уверяет, что вы его знаете.

Услышав это имя, Захария нахмурился, но, чуть помедлив, приказал: