Колокольчиковый колодец

И тут он подумал о Людмиле Львовне. Он вдруг вспомнил, что за все это время, что он находится здесь, она не пришла к нему ни разу.

– Почему она ни разу не навестила меня? – стал лихорадочно думать Борис Ефимович, – что с ней? Что там вообще происходит? И как идут дела фирмы? Наверное, с бизнесом что-то не ладится, и она работает день и ночь. Да нет, – тут же противоречил он себе, – она бы пришла и рассказала ему об этом. А интересно, сколько времени он уже здесь? День, неделю, месяц, полгода?

Борису Ефимовичу пришло в голову, что он не знает даже этого.

– А может, я действительно умом тронулся? – мелькнула пугающая мысль, – да нет, я же все помню. Тогда почему она ко мне не приходит? Неужели у нее появился кто-то другой? Этого не может быть! Нет, нет, моя Люсенька не из таких! Она, конечно, может купить какую-нибудь ерунду, наподобие тех крысиных хвостов, но что касается личных отношений, она всегда была честной женщиной. Тогда где же она? А может, она тоже больна? Но почему в этом случае мне об этом не доложил тот же Струпьев?

И вдруг ему пришла в голову мысль, что все это как-то связано с этим странным доктором.

– Они снюхались, – неожиданно подумал он, – точно, они снюхались. Меня упрятали сюда, а сами амуры разводят.

Борис Ефимович опять подскочил на кровати, но никто не обратил на это внимания. Соседи по палате даже не взглянули на него, все были в своих, одним им ведомых и доступных мирах, и что происходило рядом, их не интересовало.

– Конечно, они снюхались, – вслух сказал Борис Ефимович, – и он вместо меня ворочает теперь делами фирмы. Потому она и не приходит. У них роман, и ей стыдно! Конечно, как она посмотрит в глаза мужу, который ни разу в жизни ее не обманул! Ну, если только несколько раз, и то… это было давно. Так… что же делать? Как прояснить ситуацию?

Тут Борису Ефимовичу пришла в голосу спасительная мысль – надо просто позвонить домой, и все. И сразу все прояснится. Или, по крайней мере, в офис. Или уж, на худой конец, соседям.

Борис Ефимович быстро встал с кровати и вышел в коридор. Санитары немедленно остановили его.

– Вы куда, больной?

– Мне надо позвонить, – ответил он коротко и деловито.

– Откуда вы хотите позвонить? – задали ему простой вопрос.

– Не знаю, – ответил он.

– Здесь только служебный телефон, – напомнили ему санитары.

– Тогда одолжите мне, пожалуйста, мобильный, – жалобно попросил он.

– Не положено, – был ответ.

Жадовский вернулся в палату, и дурные мысли теперь терзали его.

– Надо срочно раздобыть мобильник, – это сразу все решит. Интересно, куда я дел свой? Потерял, наверное, в этой суматохе.

Он лег на кровать, и ему стало очень плохо, перспектива провести здесь остаток дней угнетала его. Но главное, его любимая Люсенька не подавала никаких знаков, она словно куда провалилась внезапно, исчезнув из его жизни.

– Боже, – с тоской думал Жадовский, – я ведь любил эту женщину! Она была моей женой столько лет! А может быть, она мне изменяла все эти годы? Ах, я несчастный человек! И вот теперь она сошлась с этим негодяем Леонидом Семеновичем и милуется с ним. О, я несчастный человек! Я страдаю от одиночества в этом «желтом доме», а она предается любовным утехам? Как это перенести? Как не сломаться гордой душе?

Тут в голову Жадовскому стали назойливо лезть какие-то рифмованные строчки, он лихорадочно стал искать карандаш и бумагу, но ни того, ни другого под рукой не оказалось, да и у соседей по палате тоже не было.

Он выскочил в коридор и стал требовать у санитара:

– Быстрее, ручку, бумагу!

– Для чего?

– Не спрашивайте, это личное, – прикрикнул на него Борис Ефимович.

Санитар молча принес ему бумагу и карандаш.

Борис Ефимович, едва дождавшись вожделенной бумаги, стал записывать приходившие к нему строки. И первое, что он вывел, было название стихотворения – «Романс о желтом доме».