Колокольников –Подколокольный

В четверг в переулок въехала большая черная машина. За рулем сидел водитель в костюме и рубашке. Он привез полноватого дядьку в майке.

— Девочка, это деревня Новая Дордонь? — сердито спросил дядька в майке. — Живет у вас Ханин Дмитрий Маркович?

— Это мой папа!

— Проводи меня к нему. Скажи, мол, Проклов приехал.

— Папа сейчас не может. Он теперь царь. Ведет прием подданных.

— Не шути, деточка, — добрым голосом сказал дядька. — Я все бросил, четыреста верст за ним скакал…

— Ладно, сейчас, — согласилась Оля.

В открытое окошко было слышно, как две старушки жаловались папе:

— Дачники в августе месяце каждый год бросают котов, так эти коты дичают, в стаи собираются, в банды, вечером на улицу выйти страшно… У Петровых в прошлом году провода срезали… Надо решение принять, указ выпустить — котов одних не бросать!

Проклов вышел из машины. Он был в обрезанных по колено джинсах и «кроксах» на босу ногу.

Когда Проклов вошел в избу, папа сидел на печи в разноцветной картонной короне, завернувшись в пестрое одеяло.

— Ага, ну да… — сказал Проклов про корону, не очень-то удивившись. — Я к тебе напрямик, без реверансов… Как услышал, что твой банк гавкнулся — дух захватило… Вот, думаю, само в руки плывет… Надо Ханина к нам в холдинг заполучить. Неделю тебе названиваю. А у тебя телефон отключен… На почту пишу — ни гу-гу…

— Мы не пользуемся мобильными, — пожал плечами папа. — Тут все друг от друга в шаговой доступности. В случае крайней необходимости — прекрасно работает синичковая почта, действует гораздо быстрее голубиной.

Проклов понимающе сказал «Хе-хе», но вид у него был взволнованный.

— Я, Митя, человек простой, ты знаешь, — предупредил Проклов. — Не уйду, пока не согласишься, — решил он и крикнул своему лысому водителю в окно: — Валерий, паркуйся аккуратно, мы с ночевкой.

Тот молча удивился и стал устраивать свою черную машину под кленом бабы Вали из храма.

— Приступай, Митя, хоть щас… — упрашивал Проклов. — Мы с тобой горы свернем…

Потом папа и Проклов долго разговаривали, потом сходили искупаться, потом Проклов и Валерий обедали вместе со всеми…

А на прощанье папа сказал Проклову:

— Мост надо ремонтировать, да и водокачка на ладан дышит… Вот тут и крутись…

Наутро папа снова включил свои мобильники, они трезвонили все время, и по ним он отвечал непонятное — какими-то сокращениями или цифрами, а то вообще по-английски и по-немецки…

А еще через день встал в шесть утра, сделал зарядку, побрился, упаковался в костюм с галстуком, побрызгался одеколоном и поехал в Москву работать в совете директоров какого-то там чего…

Отъезд Оли в город наметили на двадцать девятое августа…

— Ладно, — решила Оля. — Приедем снова в конце мая. Всего-то девять месяцев потерпеть. Ведь папа царь деревни. А царь должен хорошо зарабатывать, чтобы о своем народе заботиться.

Хокку

— Это несправедливо, — тихо сказала мама.

Она часто так говорила. Например, когда на региональную олимпиаду по географии послали Чаусову. Городскую олимпиаду выиграл Егор, и было ясно, что на регион ехать ему, но Чаусовы родители купили директрисе Ольге Игоревне турпоездку в Скандинавию. А мама Егора могла подарить только электрический чайник из Ашана, и тут уж упирайся не упирайся.

Теперь мама опять сказала:

— Это несправедливо.

Егор не знал, о чем она. И смотрела она не на него, а куда-то вбок и вниз. Потом она поежилась под одеялом, устраиваясь поудобнее на левом боку и закрыла глаза.

Егор понял, что читать она больше не хочет, и пока он читал, она не слушала его, а думала про несправедливость.

Егор отложил книжку. В палате было довольно тепло, а Егор все равно зяб. Город за окном казался игрушечным, бело-меховым от снега. Брякнул мобильный. Егор посмотрел на него с ненавистью и выключил звук. Но мама даже не открыла глаза. «Полем иду до метро. Сзади крадутся собаки. Не оглянусь, знаю без них, что январь». Дмитрий Андреевич. Мама ходит с ним в походы. А куда еще идти? Дома у мамы — Егор и бабушка, а у Дмитрия Андреевича — жена и дети. Жена тоже иногда шлет маме эсэмэски.

От них мама краснеет и плачет, а бабушка сердится: «Не можешь ты себя поставить, как следует… Мокрая курица, противно смотреть…»

Егор спрятал мобильный с выключенным звуком еще и под подушку, чтобы не гудел, не вибрировал, не мешал маме спать.

И тоже уснул.

Когда он проснулся, мамы уже не было. Совсем не было — вместо ее высокой кровати на колесиках было пустое место с маленьким клочком пыли.

Бабушка обнимала Егора, сильно пахла духами и плакала, теплые слезы попали Егору на лицо и руки. Было противно.

Егора пригласила в кабинет мамин лечащий доктор Велта Яновна.

— Твоя мама была светлым и очень мужественным человеком, — сказала она. — И я уверена, что ты тоже такой. Если что, обращайся ко мне. Звони смело в любое время за любой помощью.

Она дала Егору большую визитку — крупные темные буквы на плотной серой картонке. Это потому что чаще всего у Велты Яновны лечились старые люди, и надо было, чтобы они могли разглядеть телефон доктора сразу, без очков.

— Спасибо, — сказал Егор.