Колокольников –Подколокольный

Мама останется тут, на далеком краю огромного кладбища, ее круглоглазое лицо на большой фотографии будет заметать снег, а Дмитрий Андреевич погорюет и пойдет жить дальше, праздновать Новый год со своей семьей, ходить в походы, петь под гитару задумчивым голосом простые душевные песни про любовь и дружбу…

И это будет несправедливо.

Егор потрогал острую заточку в правом кармане.

Девчонка в мохнатых сапогах и ушанке, не отрываясь, смотрела на него.

Вот она моргнула своими растопыренными глазами, точно решившись, и подошла к нему.

— Ты меня не знаешь, — странным быстрым говорком, пропуская, проглатывая гласные, заговорила она. — Я вместо отца. У него нога сильно сломана — упал на стройке на своей. Получил телеграмму — как ехать? И мама тоже — не езди, куда ты с гипсом, и расстроишься там. А как не ехать? Получится, что ему все равно. А ему не все равно. Я говорю — давай я поеду, паспорт есть, ехать можно. Отец говорит — правильно, молодец… Билет мне купил и велел, чтобы цветы…

— Какой еще отец?

— Твой. Наш, — удивленно ответила она.

А Егор не удивился. Он сказал:

— Ты что-то путаешь, девочка. Мой отец в речке утонул, когда я еще не родился.

— Это наврали все! — сердито крикнула девчонка. И снова заговорила тихо, скороговоркой, чудным нездешним говорком. — Он тебе сам расскажет. Это твои прятали… У тебя бабушка такая очень… А я всегда знала, у папы фотки есть. Мы тебе посылки слали, а они обратно к нам в Алгай… Ты меня не знаешь, а я твоя сестра. Вот, у нас с тобой даже уши одинаковые.

Она быстро сдвинула ушанку и показала Егору крепкое круглое ушко.

Дмитрий Андреевич уже отряхнул брюки от снега и уходил с кладбища. Теперь надо было его догнать. Перегнать даже, потому что со спины — западло.

— Отстань от меня, девочка, — сказал Егор. — Шапку поправь, простынешь.

И увидел, как у нее дрогнули ресницы.

Она отошла в сторону.

— Это кто? Из школы? — жадно спросила бабушка, перестав стонать.

— Да, — сказал Егор, глядя вслед Дмитрию Андреевичу, и быстро пошел за ним.

Надо попасть в тюрьму, потом в армию… Берут в армию-то после тюрьмы? Не лохонуться бы… Надо попасть куда-то, где нет бабушки и ее крашеных старух… И раньше-то жить было трудно — в школе ЕГЭ, а дома мама с другом Дмитрием Андреевичем и бабушка с другом Борисом Генриховичем…

Но и теперь легче не будет… Надо куда-то деваться…

Егор так замерз, что ему было странно, почему внутренности не гремят, как ледышки, когда он идет.

— Дмитрий Андреевич!

В черном пальто нараспашку, в расстегнутой на груди рубахе, Дмитрий Андреевич обернулся и глядел сквозь слезы на Егора, не понимая, кто это, и не чувствуя холода. Но вот он разглядел заточку у Егора в руке и улыбнулся радостно, как будто только ее-то ему и не хватало. Дмитрий Андреевич широко шагнул навстречу острой заточке.

— Егор! — раскосая девчонка бежала по снегу что есть силы, протягивая ему мобильник. — Тебя!

Все обернулись на нее и остановились.

Она протянула ему мобильник. Он был теплый, как живой.

Через тридцать секунд Егор опустил трубку и привалился к сугробу, чтобы переварить услышанное.

Он очень устал.

Девчонка села на сугроб рядом с ним.

Бабушка, Борис Генрихович, крашеные старухи и напрочь сумасшедший Дмитрий Андреевич стояли поодаль, молча, не приближаясь.

Девочка сердито посмотрела на них, пошевелила плечами в тулупе и обняла Егора одной рукой. От рукава с торчащей овчиной пахло теплым травяным дымом, далеким краем, где все не так, как здесь.

Егор увидел, что заточка давно выпала из его руки и валяется в снегу.

Девочка помолчала и сказала деловито:

— На восьмичасовом поедем, значит. Родня в Балаково встретит, а там уж часов пять всего на машине, и — Алгай… — Подумала и вздохнула: — Ух и страшная эта Москва…

Платон

— Он же противный! — сказал Платон.

Полина в коридоре шнуровала кроссовки. Рядом стоял рюкзак. Она отправлялась на съемную квартиру, жить вместе со своим бойфрендом Питом, начинать самостоятельную, новую жизнь.

— Ужасно противный, — повторил Платон.

— Сам ты противный, — засмеялась Поля и два раза почесала Платону макушку. — Пит — молодец. У него есть мечта — поехать в Японию. И ради своей мечты он работает на трех работах. А еще он простил своего отца.

— Как это? За что?

— Не знаю. Там у него с отцом что-то… То ли бухарь, то ли бросил их, когда Пит мелкий был… Короче, Пит пригласил своего отца в кафе и сказал, что его прощает, и они пожали друг другу руки. А простить, между прочим, это реально круто! Это — сила духа.

И Поля перед зеркалом стала мазаться блеском для губ.

Мама вышла в коридор, веселая, с добрыми глазами. Она посмотрела на Полю, ладную, в короткой кожаной курточке и белых кроссовках, и ей стало еще веселее.

— До чего же ты хорошенькая, а, дочуня? — она обняла Полю. — Время-то как пролетело… Заходите с Петенькой к нам почаще. Да, и позвони сегодня, расскажи, что там за квартира, какие соседи…

Поля послала Платону воздушный поцелуй и ушла. Мама вздохнула, улыбнулась и заметила Платона.