Колокольные дворяне

Смирение перед Божией властью. А борьбу за здоровье неизлечимо больного сына как объяснить? Значит, сопротивление все-таки присутствовало, могли бы и его недомогание принять со смирением. Но нет. Боролись.

Иначе – зачем драгоценности так берегли, затейливо сохраняли? Да еще и аккуратно вшивали в одежды для казни! Ведь задумывались об этом!

Бриллиантовый протест – все, на что хватило последних венценосных Романовых. И картина смирения перед жестокой судьбой этими драгоценностями нарушена. Что это, как не суета мирская? Я не осуждаю, нет.

Не сходится. Не получается картины смирения перед волей Божией. И как проявление свободы воли – тоже неубедительно.

Слабость и растерянность, вот что это. А растерянность – грех.

После шестой чашки чая мне показалось, что я окончательно выздоровела. Дышала легко, в горле уже не першило, в зеркало взглянуть боялась, да и нет зеркала, вокруг одни портреты с гравюрами. Но вставать не хочу, слабость неимоверная, будто упаду тут же.

– Миша, я вроде и не сплю еще, и не знаю, который час, странный у нас с тобой день. Беседа неожиданная получилась, я сосредоточена на своих воспоминаниях… а ты на своих, и получается, мы оба предпочитаем жить прошлым. И не своим, что особенно любопытно, а чужим. Для нас никак не закончится чья-то история. Мы что-то хотим в ней понять. А может, все проще и мы бежим от собственных проблем – в истории, в историю?

Я отлеживаюсь в твоей фантастической квартире, и эти безделушки на этажерке, на тумбочках, в витринке, я теперь понимаю, откуда они появились и почему. Не о каждой вещице понимаю, а в целом антураж разглядываю. Напоминает ту, давнюю квартиру моих московских тетушек, той самой Валюшки, жены бабушкиного брата Александра, она приехала к сестре Зине – почти сразу после его смерти. Представляешь, заявляется такая небольшого росточка дама, изящная и в желтоватом перманенте, настаивающая, что она «старая большевичка»… кстати, сохраняла до самой смерти ясность мышления необыкновенную – говорила четко, доходчиво доносила смысл… И вот не стало мужа – директора завода, отгоревала она и упаковала свой шикарный гардероб, шубы и туфельки в невероятных количествах, костюмы твидовые и шелковые, лайковые перчатки и дорогие сумочки. И в столицу перевезла.

Но еще целиком старинными безделушками, фарфоровыми и серебряными, а может, и золотыми, набитые комоды были, и витринка – вот такая же! – стояла.

Не имели особых средств к существованию – одна на машинке печатать умеет, другая «персональный пенсионер», но привычка жить широко и очень широко сохранялась до последних дней. В антикварные магазины относили свои картинки, солонки и чайнички, брошки в ломбарде закладывали, и до последних дней колокольные дворянки – впрочем, тетушки мои московские, к церковному сословию никакого отношения не имели – жили припеваючи.

С салонами красоты и укладками волос, в пальто из дорогих тканей с начесом, съестное покупали в Торгсине, равно как и одежду… я не задумывалась тогда, на какие средства и что. А теперь думаю – возможно, это видоизменилась часть тех царских драгоценностей, что священнику Васильеву была на сохранение вручена, а сынок Александр, старшенький и уверенный в себе, Валюшкин будущий муж – вроде бы понемногу руку в них запускал…

Все так запутано. И Лариса Носова, дочь Окрылина, мне от души жаль ее, задорную и прекрасную, и отважного Матвея Захаровича жаль – но они ведь тоже не только любовались найденными сокровищами, тайнами земли и времени, будем так говорить – не только любовались, но и умели найти им применение в благоустройстве своей жизни.

Заставили служить себе. А ценности эти уже отслужили кому-то, дважды безнаказанно не применишь. Есть вещи, которые можно изучать, можно ими любоваться, но применять в хозяйстве не рекомендуется.

Вот такая история. Прими мои самые горячие соболезнования и извини, я, кажется, совсем засыпаю.

– Господи, если бы ты только знала, какое для меня наслаждение с тобою общаться, Света! Не ожидал, мне давно скучно среди людей. Читаю документы, пишу статьи, встречаюсь со студентами – и еле слышный контрапункт в душе, без пауз – судьба моей Ларисы. Я счастлив сейчас, что тебе все рассказал. Ты мне будто камень с души сняла. Или он сам слетел. Нету тяжести. Нету.

Он сделал жест, напоминавший поползновение подоткнуть одеяло, во всяком случае, он намеревался что-то поправить, но я отстранила его руку – мне уже жарко, не нужно по-вчерашнему укрывать.

Седьмая чашка чая меня лишила сознания.

– С утра буду здорова, – пробормотала я, не имея ни малейшего представления, который час.

Проснулась – свет пробивается сквозь темные шторы, голова гудит, но будто и не было никакой хвори. Судорожная горячка, есть такое заболевание? Осторожные шаги Михаила в кухне, сейчас мне уже не все равно, как я выгляжу, – в конце концов, мы были едва знакомы перед злосчастным купанием в Иртыше с чудесным спасением.