Коломбина для Рыжего

– Нет, есть за что. Есть! – настаиваю, вспоминая, как легко эта красивая женщина приняла меня в свой дом. Как назвала при именитых моделях дочерью, не поведя бровью. Так же легко, как сейчас неожиданно смеется, откладывая в сторону рисунок и поворачивая меня к себе лицом.

– Таня, чудо ты наше! Ты что, так и ехала через весь город?

– Нет, – на всякий случай отвечаю я. – То есть, да, – вынужденно признаюсь под ее недоверчивым взглядом. – Но здесь же всего три остановки! А-а что?

– Да ничего, – красиво смеется Карловна, качая головой. – Девочка моя, ты себя в зеркало видела? У тебя нос чумазый, как у трубочиста! И пятно на подбородке, – аккуратно касается моего лица салфеткой. – Что, снова с машинами возилась, да?

Ой! Вот же Сашка! Мог ведь и сказать! А я-то думаю, почему на меня консьержка так грозно уставилась? И продавец мандарин скидку сделал. Еще удивилась: хорошие ведь мандарины, высший сорт, а он: «Берите, дэвушка, такой красивый!» Думала, он от гордости за свой товар так щерится, а он… Грубиян!

– Да, пришлось повозиться. И умываться холодной водой, в гараже другой нет. Я домой спешила, вот и не посмотрела в зеркало. Что, очень страшная?

– Господи, – изумляется Карловна, – скажешь тоже! Напротив, очень хорошенькая, даже с чумазым носом! Ну иди уже, чудо, чай, что ли, сделай, пока наши мужчины не вернулись. Я для тебя шарлотку специально из ресторана принесла, с вишней. Очень вкусная.

Чайник давно свистит, и я срываюсь с места.

– А вам точно чай, Людмила Карловна? Может быть, кофе?

– Нет, Танечка, мне точно чай. Можно с лимоном и медом, если не трудно.

– А я…

– И тебе желательно тоже!

И взгляд такой всезнающий, или показалось?.. Нет, показалось, точно!

Но неделю спустя она все же спросит меня, когда мы снова окажемся на кухне одни без наших мужчин. Конечно же, застав вопросом врасплох:

– Таня, может, перестанешь молча изводить себя? Мне кажется, уже пора сказать Виктору о ребенке. Хватит тянуть, девочка, я переживаю. При твоей бледности и аппетите не будет лишним показаться врачу. Андрей с Элей ведь тоже не знают?

Я откашливаюсь, почему-то пряча глаза.

– Н-нет. А вы что же, догадались, да?

– Да, – вздыхает Карловна. – Не сразу, но все же. Наша женская природа такое чувствует.

– И Максим Аристархович? Он… он, значит, тоже в курсе? – спрашиваю со страхом, вновь глядя на женщину, не представляя, как себя дальше вести со свекрами, но мать Рыжего лишь грустно отмахивается.

– Нет, не волнуйся. Как же, заметит он! Такой же простофиля, как его сын! У Максима сейчас переговоры с Градовым на первом плане. Он дальше бланка договора и подписей инвесторов ничего не видит.

Здесь она лукавит, но я не спорю. Все знают, что для Артемьева-старшего значит его Людочка. А я еще и вижу каждый день.

– А-а.

– А вот бабуля Ядвига заметила, что ты изменилась. Только час назад звонила мне из Авиньона, спрашивала: как ты. И я вижу, Таня, что изменилась. Что тебя что-то гложет, только в чем дело – понять не могу. То ли ты боишься самого факта беременности, то ли действительно себя настолько плохо чувствуешь, что не допускаешь и мысли о ребенке. Что с тобой, девочка?

Я смотрю на нее, на эту красивую женщину, склонившуюся ко мне, в ее глаза – полные тревоги и участия, такие знакомые и родные глаза моего Рыжего, и вдруг поднимаю руки и прячу лицо в ладонях.

Я устала. Так устала одна бояться, что больше не справлюсь в одиночку. Не смогу молчать, иначе мой страх вконец съест меня.

– Расскажи мне, Таня, – просит Карловна, коснувшись моего плеча, опускаясь на рядом стоящий стул, и мне не удается сдержать слез.

– Да, я боюсь, – говорю тихо, но свекровь сидит достаточно близко, чтобы услышать мой голос. – Я боюсь стать похожей на нее, на свою мать. Однажды проснуться и разочароваться. Ничего не почувствовать. Что, если я тоже… тоже не смогу полюбить своего ребенка?! Захочу убежать? – я отнимаю руки от лица и смотрю в голубые глаза. – Вдруг он будет страдать так же, как я! Моя дочь, или сын?.. Витька тогда никогда, никогда не простит меня! Как я буду без него жить?

Я ожидаю, что Карловна испугается моих слов. Отшатнется прочь, изменившись в лице, но она лишь прикрывает глаза и улыбается. Смеется тихо, притягивая к себе мою голову.

– Господи, Танечка, и это все? Все, что беспокоит тебя?

– Ну, да, – бормочу, всхлипывая на ее груди. – А разве этого мало?

От Карловны, как всегда, пахнет ухоженной женщиной, красотой и уютом. Уверенностью и… родным человеком, понимаю я. И затихаю, уткнувшись в ее плечо носом, пока она гладит мои волосы.

– Глупая, глупая девочка. И как ты только до такого додумалась?! Ты не такая, как твоя мать, никогда не смей о себе так думать! Я знаю Эсмеральду, так уж сложилась жизнь. Ты на нее ничуть не похожа, спасибо Андрею. Ты добрая, чуткая, бесхитростная, и тебя до сумасшествия любит мой сын. Ты ведь сама это знаешь, правда?

– Да, знаю.