Коломбина для Рыжего

Я видела фотографию статуи прежде, знаю, как любят это место туристы, но все равно бык впечатляет размерами, а улица – многочисленной толпой. Считается настоящей удачей, сулящей финансовое благополучие и деньги, потереть рукой выдающиеся части тела быка – рога или натертые до блеска гениталии, и семья итальянцев старается вовсю пощупать достопримечательность, со смехом позируя перед фотоаппаратом, как все туристы, отдавая явное предпочтение последним.

– Тань, только не вздумай гладить его яйца так же долго и нежно, как те итальяшки! – Предупреждает меня Рыжий, когда мы протискиваемся сквозь толпу и подходим к быку. – Клянусь, у меня не хуже! Конечно, не медные и не так чтобы очень блестят, но на ощупь куда приятнее!

– Господи, Витька, – я хохочу, оглядываясь на мужа, – ты невозможен! Только в твою голову могли прийти подобные мысли!

– А чего? Нормальные мысли, – щерится Рыжий. – Здоровые, между прочим! Еще скажи, что я не прав? Я, может быть, тоже приношу удачу, ты же мне веришь? – и такое сосредоточенно-хитрое выраженное ожидания на лице, что я стараюсь ответить как можно серьезнее.

– Конечно, на все сто! Думаешь, тебе стоит снять штаны и предложить итальяшкам проверить, насколько удачно это работает с тобой?..

А поздним вечером, когда закат, наконец, опускается на город, мы заканчиваем нашу долгую прогулку по Нью-Йорку, забравшись на крышу высоченного небоскреба – знаменитой, расцвеченной огнями башни Эмпайр стейт билдинг. Самой высокой смотровой площадки огромного мегаполиса.

– Знаешь, я мог бы показать тебе Нью-Йорк с крыши Рокфеллер-центра, но тогда ты не увидишь город с высоты птичьего полета, а это стоит того, репейничек, чтобы подняться выше еще на двадцать этажей.

– Сто второй этаж, молодые люди! – важно уточняет приблизившийся к нам гид. – Это значительно выше Рокфеллер-центра. Башня Эмпайр Стейт – символ надежды и силы! Гордость нации! Весь Нью-Йорк виден как на ладони! Прошу соблюдать осторожность и держаться ограждений, – вежливо просит, и уходит к другим туристам, чтобы продолжить рассказ об истории строительства всемирно известного небоскреба, оставив нас с Рыжим вдвоем.

Здесь, на крыше, прохладно и немного ветрено, но в этот зимний вечер очень-очень красиво от света множества огней, опоясывающих город. От раскинувшейся внизу сети ярко освещенных улиц и взмывших к небу бетонным лесом стройных рядов небоскребов. Со всех сторон слышится восхищенный смех туристов и просто любопытного люда, решившего полюбоваться закатом, удивленные голоса, и неожиданно звучит мягкая музыка – где-то тихо играет невидимый саксофонист. Мы приникаем с Рыжим к ограждению и смотрим на распростершуюся под нами красоту в изумленном молчании, пока Виктор вдруг не притягивает меня к смотровому биноклю и просит посмотреть на город через окуляры.

– Танька, смотри, вон там, видишь! Тот самый угловой дом на пересечении Бродвея и Медиссон авеню, где мы были! А вон там, – рука Рыжего уходит в сторону, и я старательно слежу за ней взглядом, – в свете ночных прожекторов можно разглядеть Статую Свободы. А сейчас поверни правее, видишь? Перед тобой лежит весь южный Манхеттен и Бруклинский мост. Правда впечатляет? Это тебе не наш город и не «Орлиное гнездо», здесь все гораздо больших масштабов.

– Очень!

– Я знал, что тебе понравится. Жаль, что Центральный парк отсюда не разглядеть, в отличие от Рокфеллер-центра с его панорамным обзором, зато мы можем увидеть ту часть Нью-Йорка, что находится в штате Нью-Джерси. И аэропорт Ла-Гвардия, что в Северном Квинсе, представляешь? В восьми километрах отсюда!

– А я беременна.

– Утром можно увидеть, как самолеты взлетают и идут на посадку…

Рыжий еще что-то говорит, говорит. Рассказывает о Гудзоне и кораблях. О том, что он нигде больше не видел такое количество вертолетов, как в этом городе! Что нам с ним обязательно нужно решиться на воздушную прогулку и приехать сюда летом. Я давно отошла от смотрового бинокля и теперь стою с ним рядом, глядя на город, понимая, что для новости выбрала не самое удачное время. Но я так долго ждала подходящего момента, чтобы сказать, что сейчас признание само срывается с губ, огорошив меня, кажется, едва ли не больше вдруг затихшего Рыжего. Оборвавшего рассказ на полуслове. Задавшего вопрос просевшим голосом.

– Ч-что ты сказала?

– Про вид сверху? – почти шепотом. – Или самолеты?

– Нет. Вот только что, последнее. Повтори.

А взгляд все так же обращен на город, и я вздыхаю, от своего признания почему-то чувствуя в сердце жуткое волнение.

– Вить, кажется, я беременна. Точнее, уже не кажется, а совершенно точно известно.

– А как же таблетки?

– Новый год и подготовка к сессии… У меня бывало и раньше, что я забывала о них на день или два… В общем, когда вспомнила, было уже поздно. А теперь у нас будет ребенок. И никаких трех лет вдвоем, как мы планировали.

Он молчит, мы смотрим на город, и я, не выдержав затянувшейся паузы, сама нахожу его пальцы. Он тут же обхватывает мою руку теплой ладонью.

– Вить, ты чего молчишь? – спрашиваю, приникая к его плечу, глядя на прямой профиль, и он отвечает: