Коломбине дозволено все

ЛАРИСА. Конечно, так тебе легче – ты естественно рассвирепеешь. Но, во-первых, ты ее ревностью только обрадуешь. А во-вторых, откуда ты знаешь про Кошкина? Вернулась жена из «Астории» и доложила – милый, я там твою любовницу с Кошкиным видела! Так?

ДИМА. Между прочим, я изучал систему Станиславского. Я в студенческом театре миниатюр играл.

ЛАРИСА. Ну вот, завтра и сыграешь миниатюру. Но наденешь не маску ревнивого любовника, а маску ревнивого мужа. Все дело в том, чтобы правильно выбрать маску.

ДИМА. Но погоди… Из этого выходит, что мои отношения с ней…

ЛАРИСА. Вот именно. Чего я и добиваюсь.

Диме в этот момент страшно хотелось обложить Ларису соответствующей терминологией, но он отлично понимал, что она права. Тут внизу очень кстати хлопнула дверь и кто-то понесся наверх.

ЛАРИСА. Знаешь что? Сломай-ка ты дома телефон дня на два. Идет?

ДИМА. Как же мы без телефона?

ЛАРИСА. А вдруг эта твоя рыжая решит меня шантажировать? Ты рискуешь остаться с телефоном, но без жены. Ну, пока!

Тут перед ними возникла Людмила. Дима, поняв по ее лицу, что случилась катастрофа, немедленно откланялся и смылся.

ЛАРИСА. Ты всю зарплату за одну ночь бухнешь на такси.

ЛЮДМИЛА. Он проводил ее домой и сидит у нее! Едем!

ЛАРИСА. Ты что? Куда – едем? Зачем – едем? Опомнись!

ЛЮДМИЛА. Я видела, какое окно зажглось, когда они пришли! Поехали! Меня ждет такси!

ЛАРИСА. А меня – Соймонов!

ЛЮДМИЛА. Ну, я прошу тебя, ну, Лариска, ну, Крыска… А то я там такого натворю! У меня ощущение, что он остался там ночевать!

ЛАРИСА. Но-че-вать???

Это в операцию «Вокал» никоим образом не входило.

ЛЮДМИЛА. Я должна в этом убедиться! Понимаешь? Ну?…

ЛАРИСА. Едем!

У нее хватило нахальства не только одеться в присутствии спящего Соймонова, но и, уходя, погасить ночник над его головой.

К дому Ники они прибыли как раз вовремя, чтобы увидеть, как погасло окно Никиной кухни, а яркий свет в другом окне сменился приглушенным.

ЛАРИСА. Очень может быть, что он уже ушел.

ЛЮДМИЛА. Давай поднимемся! Вдруг мы что-нибудь услышим?

ЛАРИСА. Подслушивать я не стану!

ЛЮДМИЛА. А если мы услышим нечаянно?

Это был веский аргумент. Велев шоферу обождать, коллеги поднялись на последний этаж, и там Людмила, к великому изумлению Ларисы, правильно определила Никину дверь.

Она оказалась полуоткрытой. Такое за Никой водилось, и нередко замок лишь утром захлопывала добрая соседка. А тут еще сквозняк вмешался и приоткрыл дверь еще шире. Людмила, приняв это за приказ судьбы, скользнула за порог, напомнив этим движением Ларисе, как осторожно входила рыжая незнакомка к Асе на кухню.

Уже и тогда Ларисе было достаточно неприятно. Она протянула руку во мрак прихожей, нашарила Людмилин рукав и стала вытаскивать ошалевшую от ревности коллегу обратно на лестницу. Но та воспротивилась и вдруг застыла, прислушиваясь. Вслушалась и Лариса – и все поняла…

Противно ей стало – чуть ли не до тошноты от сознания пошлости ситуации. Злость охватила – и на дуру Людмилу, и на безответственную Нику, и на себя – за то, что вот лезет в грязь какую-то, и ни удержаться не может, ни действительно окунуться туда с головой и забыть обо всем на свете!

С неожиданной силой Лариса вытащила Людмилу на лестницу. И унесло их такси подальше от Никиного вертепа, и молча они расстались у Ларисиного дома.

Пытаясь взять себя в руки, Лариса зажгла свет на кухне и присела к столику, голову – на руки. Сидела она так долго, а когда распрямилась – увидела ожерелье из малость подсохших, но все еще ярких плодов шиповника. Висело оно на ручке стенного шкафа, и Лариса не помнила, как оно туда попало.

Ожерелье дразнило чем-то несбыточным. Не тем Карнавалом, в котором, как наивно полагала Лариса, испортилась Ника, а чем-то еще… Словом, загляделась на него Лариса и поняла, что одно ей остается – стиснув зубы, сражаться дальше за подлеца Кологрива, раз уж начала. А иначе не за что будет ей себя уважать.

Утром Лариса выпроводила недовольного Соймонова и позвонила Нике. Та безукоризненно деловым тоном доложила, что только сейчас сплавила Кологрива.

ЛАРИСА. Что это тебя так занесло?

НИКА. У тебя ко мне претензии?

ЛАРИСА, Да мы вроде так не договаривались.

НИКА. Ерунда. Коломбине дозволено все. Так вот, насчет «моря нежности»! Слюняв он, как телок, вот тебе и все море. И толстый.

ЛАРИСА. Ко-ло-грив?…

НИКА. Ну, когда в пиджаке, то не очень. А без – так у него порядочное пузо намечается. И, кстати, лысина.

ЛАРИСА. Отродясь у него не было лысины!

НИКА. Отродясь у него и зубов не было. Однако ж выросли.

ЛАРИСА. И почему нам кажется, что эти гады вечно будут молодыми?…

НИКА. Вечно молодыми могут быть только Коломбина и Арлекин.

ЛАРИСА. Что же ты польстилась на этого – толстого и лысого?

НИКА. Так нужно было. Я же сказала – хандра.

ЛАРИСА. Ничего себе лекарство… Ну и как? Помогло?

НИКА. А ничего. Даже не противно. Воистину – ничего. Убедилась, что еще один меня желает, и все мгновенно забыла.