Колония

Он глянул на диктофон: сколько там еще осталось пленки, чтобы фиксировать ее речь, а заодно и ее образ мыслей, ее преданность родному языку. Как мне ее описать? Как им объяснить? Сказать профессору, что она стоик? Стоики бы вами гордились, Бан И Флойн. Сократу она бы тоже понравилась, беззубая старуха, сгорбившаяся у очага, где горит торф, хотя его быстро бы утомили жесткие рамки, в которые она загнала свое мышление. Диоген? Он восхитился бы бесхитростностью вашего бытия, Бан И Флойн, но возмутился бы приверженностью условностям, тогда как двум христианам, Августину и Фоме Аквинскому, с их иронией, быстро прискучила бы ваша безоглядная вера в Бога. Ницше бы, безусловно, ужаснуло рабское приятие подобного образа жизни — унаследованного от матери и от бабушки, а вот Шопенгауэр бы вами восхитился, Бан И Флойн. Ему по душе бы пришлось отвержение дешевого светского блеска, нежелание стать сорокой.

Он отключает запись.

Может, этим в Париже я скажу, что она типичная экзистенциалистка, Хайдеггер из Западной Ирландии, который сражается с технологическим прогрессом, с изменениями. Бан И Флойн и ее Dasein. Бан И Флойн, философ без лоска. Ее философия еще не заляпана затемняющими дело терминами и условиями, следами попыток каждого поколения ответить на вопросы без ответов. Пока без ответов. Он рассмеялся.

А смешного-то тут чего?

Хорошо мне с вами, Бан И Флойн.

Смешно вы это показываете. Хохочете над собственными шутками.

Да, пожалуй.

Он подлил им обоим чаю. Она добавила молока, они выпили.

Ну а что насчет англичанина, Бан И Флойн?

А что, Джей-Пи?

Пусть, что ли, здесь остается? И говорит по-английски?

Он ушел на утесы. Там никому не мешает.

Дождь зарядит — сразу вернется.

Поглядим, Джей-Пи.

Массон встал, убрал диктофон.

Мой профессор вас послушал, Бан И Флойн.

Правда, Джей-Пи?

Ничего, конечно, не понял, но его заворожили мелодичность, древность.

Оно из давних времен, Джей-Пи.

И очень красиво.

Верно.

Мы согласовали тему моей диссертации. Моей работы.

И какую?

«Эволюция или крах? Лингвистические паттерны ирландского языка на примере четырех поколений. Сравнительное исследование одной островной семьи за пятилетний период».

Эк замысловато, Джей-Пи.

Да, верно.

Она затянулась, но трубка погасла. Набила ее заново.

Англичанин вам крах живенько устроит.

Наверняка, Бан И Флойн.

Она заново раскурила трубку, держа пламя в ладонях, втягивая воздух, причмокивая, пока табак в чаше не разгорелся.

Только вы ему можете помешать, Бан И Флойн. Она откинулась на спинку стула, затянулась.

Не больно-то это верное дело — рассчитывать на такую старуху, Джей-Пи.

Он поцеловал ей руку, перекинул ремень диктофона через плечо.

Дам вам отдохнуть, сказал он.

Так вам довольно, Джей-Пи?

Пока хватит с лихвой, Бан И Флойн.

Он налил ей еще чая, поцеловал в обе щеки и тихонько закрыл за собой дверь. По дороге к своему домику встретил Джеймса.

Чего поделываешь, Шимас?

Меня зовут Джеймс. И вы это знаете.

По-ирландски Шимас.

Я пользуюсь английским именем.

Мне ирландское больше нравится.

Не вам выбирать, Джей-Пи.

Франсис Барни Салливан у себя дома, в таунхаусе на Бомбей-стрит в Белфасте, неподалеку от стены, отделяющей католиков от протестантов. Среда, двадцатое июня, время к чаю. Дома и его жена, и дети — шестилетний сын и четырехлетняя дочь.

Двое молодых людей стучат во входную дверь, спрашивают Салливана. Он пытается сбежать. Молодые люди гонятся за ним через прихожую в кухню. Прямо на глазах у жены стреляют тридцатичетырехлетнему католику в спину. Он умер в больнице — погиб от пуль бойцов Ассоциации обороны Ольстера.