Колония

Очень хорошо, Михал. Закончил историю вашего языка.

А конец-то счастливый, Джей-Пи?

Это мы поглядим, Михал.

То есть у вас все готово?

Массон покачал головой.

Теперь нужно писать про мою работу, про сравнительное исследование.

Ллойд осушил чашку.

Так и что дальше будет, Массон?

Марейд налила по третьей.

Как я уже сказал, нужны большие вложения,

иначе язык умрет, как манкский и древнескандинавский.

А это что, плохо? — спросил Ллойд.

Для кого-то нет, сказал Массон.

Я человек утилитарный, Массон. Прагматик.

И?

Чем тратить деньги на умирающий язык, лучше строить дома и открывать больницы.

Это древний язык с древней историей. Манкский был таким же. И древнескандинав

ский. Ничего, мир без них как-то телепается.

И вам этого довольно, Ллойд? Телепаться.

Ллойд пожал плечами.

Чего ж делать-то? Нужно двигаться вперед.

Все сложнее, Ллойд.

Вы правы, Массон. Речь об общем благе.

И?

Если английский больше способствует общему благу, нужно говорить по-английски.

А что такое общее благо? Кто решает, в чем оно?

Хорошее жилье, школы, больницы.

Можно их завести, но говорить по-ирландски.

Правда? Здесь, на этом острове, такого не происходит. Здесь происходит одно: бедность. И отсутствие перспектив.

Массон опрокинул в рот виски.

Как художник может быть столь равнодушен к древней прекрасной вещи?

Если я заболею, я предпочту качественную больницу.

И все? В этом вся ценность языка? Попасть в качественную больницу.

Еще рассказать, что у меня за симптомы. Массон всплеснул руками.

От таких взглядов и правда заболеешь.

Марейд разлила по четвертой. Они выпили.

Эта страна была колонией, сказал Ллойд.

И ею остается, сказал Франсис.

Ллойд пожал плечами.

Язык — жертва колонизации, сказал он. В Индии. На Шри-Ланке. Жертва французского в Алжире.

Да, сходство есть, сказал Массон.

В Алжире и Камеруне насаждали французский. В Ирландии, Нигерии — английский. Ради прогресса приходится учить язык колонизаторов.

И?

Ллойд пожал плечами.

Так вот оно. Во всем мире.

И?

Ущерб уже нанесен, сказал Ллойд. Нужно двигаться дальше. Вкладывать деньги в то, что еще живо.

Язык еще жив, сказал Массон. Здесь, на острове.

И говорит на нем кучка старух, сказал Ллойд.

Марейд не старуха, сказал Массон. Бан И Нил среднего возраста. Язык далеко не так мертв, как того хотелось бы англичанам.

Я ничего не хочу, сказал Ллойд.

Вы всегда ненавидели этот язык, сказал Массон. Чувствовали в нем угрозу. Ваши соотечественники обращались с ним безжалостно. Как дикари.

Ллойд сложил руки, а ноги вытянул.

А, ну конечно, я и забыл. Французы обожали языки Алжира ^вскармливали и лелеяли берберский и арабский.

Хватит дурачиться, Ллойд.

А я дурачусь?

Безусловно.

Что ж вы не в Алжире, не боретесь с ущербом, нанесенным французами? Приехали сюда, браните англичан за их бессовестность, а сами ничем не лучше.

Я лингвист, я пытаюсь помочь.

Там бы и помогали.

Массон поднял бутылку, унимая дрожь в руке, в мыслях, ведь ты бы этого от меня хотела, мама? Чтобы я поехал в Алжир. Чтобы твой сын-лингвист работал ради тебя, твоего языка, твоего наследия.

Ты бы так обрадовалась.

Он подлил виски в чашку Бан И Нил, но медленно, чтобы текло тонкой струйкой.