Колония

Приходите, когда захотите, сказал он. Даже когда я сплю. Дверь не запирается.

Приду, сказала она.

Пошла к нему снова на заре, в дождь, обрызгала дождевыми каплями, когда трясла его и будила.

Вы промокли до нитки, сказал он.

Подал ей полотенце. Оделся, пока она обсушивалась.

Только боюсь, вы это зря. Свет сегодня ужасный. Она указала на огонь в печке.

Больше, сказала она.

Он стал раздувать огонь, она же разделась и растянулась на матрасе, завернувшись в простыню. Он встал рядом с ней на колени, показал еще один рисунок Рембрандта: обнаженная женщина лицом к стене, видно спину и бедра.

Вот так? — спросил он.

Она посмотрела на рисунок. Молча.

Никто не узнает, что это вы, сказал он.

Она сбросила простыню и села.

Спасибо, Марейд.

Он рисовал, она смотрела на кухонный пол, где пыль, грязь, остатки еды, частички его кожи, волос, ногтей. Закрыла глаза. Не мое это дело. Нет здесь ни дел, ни обязанностей, только лежать и слушать, как карандаш шуршит по бумаге, как вздымается и опадает его грудь, вдохи и выдохи, тихий хрип в конце выдоха, вряд ли он будет в старости очень крепким, меня это не касается, лишь карандаш шуршит по бумаге, взад-вперед, без нажима, с нажимом, линии, дуги и круги, один лист, другой, скупой утренний свет не меняется, хотя минуты бегут, хотя я-то меняюсь, изменяюсь, меня изменяют, молодая вдова из островных превращается в нечто другое, хотя что это, я не знаю, и я не знаю, чем это будет. Может, он знает. Этот художник. Англичанин. Может, он знает, во что я превращусь, когда он нарисует мои волосы, спину, бедра, ляжки, голени, ступни, все еще не изуродованные возрастом, как вот у нее, у женщины, которая спит у художника, настоящий студень. Именно этого я и хочу, мистер Ллойд. Чтобы меня перенесли отсюда в другое место, где я буду жить вечно, за рамками повседневности, обрету бессмертие, которое другим дарует господь, загробную жизнь, обещание рая, вот только я уже успела туда заглянуть, посмотреть на все это, и нет там ничего, лишь пустота, которую, раз увидев, уже не забудешь. Мне нужно средство против его беспощадности, мистер Ллойд. Против ужаса. Мне нужна загробная жизнь. Загробная жизнь, превосходящая масштабами крошечные частицы пыли на кухонном полу. Загробная жизнь из рук англичанина с грустными глазами и грустной складкой губ, обремененного необходимостью рисовать, писать, жить в одиночестве на краю утеса — монах-отшельник, а его краски и кисти — приношения его богу искусств.

Повернитесь, пожалуйста, Марейд.

Она помедлила, глядя на него, на художника, который унесет меня с острова. Бессмертие я обрету, только если вы не оплошаете, мистер Ллойд. Если вы художник не хуже того, что написал спящую женщину, тогда мне суждена та же жизнь, что и ей, — меня не изуродуют ледяные ветра и колючие дожди, которые иначе будут каждую зиму корежить мое лицо, пока однажды кожа моя не сдастся, не обветрится и не растрескается, как обветрилась и растрескалась кожа на лицах моей матери и бабушки.

В мою сторону, сказал он.

Она повернулась. К нему лицом. Глазами, губами, грудями, животом, бедрами, волосками на лобке, коленями, ступнями.

Спасибо, сказал он.

Она слегка нагнула голову, закрыла глаза.

Глаза откройте, сказал он.

Она смотрела, как он смотрит на нее, глаза считывают ее мысли, передают карандашу. Он работал лихорадочно и при этом тихо гудел.

картины острова: марейд I, лицо и волосы

картины острова: марейд II, плечи и груди

картины острова: марейд III, живот, бедра, лобок

картины острова: марейд IV, ноги и ступни

картины острова: марейд V, спина и бедра

картины острова: марейд

Он опустил карандаш и блокнот на пол и, отдуваясь, постанывая, поднялся, вышел наружу. Она завернулась в простыню, подняла блокнот, чтобы посмотреть на себя, раздробленную на отдельные части, лист за листом: плечи, спина, бедра, груди, живот, ляжки, лобок, колени, ступни, дальше подробные зарисовки лица, подбородка, четкого и смазанного, нос, брошено после трех попыток, как будто оказалось слишком сложно или совсем неинтересно, потом глаза, десятками, страница за страницей грустных неприкаянных глаз, еще грустнее, чем у него, как будто он рисовал себя, не меня, ведь это у него глаза грустные, неприкаянные, а у меня нет, всяко не такие грустные, не такие грустные и неприкаянные, как у него.

Он вернулся, она положила блокнот.

Что думаете?

Она пожала плечами.

Не хотите говорить, что думаете?

Та se go maith, сказала она. Хорошо.

Он улыбнулся.

Спасибо.

Она поежилась.

Простите, вы, наверное, замерзли.

Он подбросил торфа в печку. Она оделась.

Глаза, сказала она.

Что с ними такого?

Грустные глаза.

Он пожал плечами.

У вас грустные глаза, Марейд. Красивые, но грустные.

Он заварил чай, они сели снаружи, плечом к плечу на его непромокаемый плащ, слушая, как птицы выводят свои утренние песни.