Колонист

Она так и не разобралась, зачем Ричард держал рядом рыжего пройдоху. То есть тот был явно не глуп и умел находить нужных людей, договариваясь о поставках и контрактах. При этом и себя не обижал, но по некоторым оговоркам любовника она достаточно быстро уловила, что о проделках своего слуги Эймс был не только в курсе, но и позволял тому действовать самостоятельно, лишь не давая переступать неких границ. В чужую добрую волю полковник не верил и регулярно проверял компаньона. Вполне мог бы обойтись и без личного финансиста.

Честно говоря, ее не особо интересовали эти махинации. Все поставщики и командиры полков занимались подобным, и это было в порядке вещей. Ей просто не нравился сам Глэн, и достаточно сильно. И дело было даже не в Бетти и его прошлом. Что бы там ни говорил Ричард, а в полную потерю памяти она не верила. То есть про такие случаи в результате ударов по голове или ранений слышать приходилось. Человек мог забыть и о происшествии, в котором получал травму. Но обычно память со временем возвращалась. Пусть не вся, а частично.

Но главным было другое. Она отчетливо ощущала его неприязнь. В первую очередь к ней, но и практически к любому человеку с темным цветом кожи. Her, вслух Глэн ничего такого не произносил и вел себя достаточно вежливо. Просто было нечто, о чем она никогда ни с кем не говорила. Ее бабка считалась дьявольским отродьем. Ведьмой. Могла вылечить, а при желании и сглазить. Более того, за хорошие деньги наводила порчу на абсолютно незнакомых людей. Человек просто чах без всякой причины и помирал. Еще привораживала. Деда, управляющего на плантации, так скрутила, что он готов был ради нее на что угодно.

Арлет ее не помнила, зато разговоров еще в детстве наслушалась вдоволь. Старики прекрасно бабку знали и даже после смерти жутко боялись. И мать до самой смерти норовила уйти от разговоров о своей мамаше. Она и сама кое-что умела, и это уже Арлет застала. Своими глазами видела, как тяжелобольные выздоравливали после жертвоприношений. Принести в жертву петуха или козу лучше всего. Однажды даже набралась смелости или глупости и спросила про человека.

Мать была по отношению к детям мягкой, и даже подзатыльники были редкостью. Но не в тот раз. Била страшно, приговаривая про страшный грех. И так-де берет на себя лишнее, будучи правоверной католичкой, но о таком даже помыслить чтобы не смела. Арлет усвоила. А заодно и мысль, что бокор[50] на такое пойти может, иначе не было бы такой реакции. Она никогда не приносила в жертву даже птицы и не ходила на обряды после вступления в бегинки, но память жива, и, как это делается, осталось. Будет ли прок, неизвестно, зато она точно знала: нечто и ей передалось. Иногда чувствовала эмоции, изредка видела печать смерти на лбу у абсолютно здоровых людей. И не смела им об этом сказать. Запросто примут за наславшую беду.

Исправить все равно ничего нельзя, дважды пыталась — и оба раза впустую. Ко всему не знала ни причины, ни точной даты. От недели до десяти дней проходило, прежде чем происходило ужасное. К счастью, видела она не так уж и часто. В очередной раз убедилась на солдатах, больных, раненых, здоровых. Уж очень неприятно знать и не иметь возможности помочь и спасти. А она старалась выполнять свою работу как можно лучше. Ричард когда-то спросил, зачем ей, известной в своей профессии и приглашаемой в довольно солидные особняки, даже к белым, лечить проституток.

Она отмахнулась, высказавшись про любовь к ближнему и важность спасения даже заблудших. На самом деле это не имело отношения к ее побуждениям. Слишком хорошо знала людей, их порочную натуру, с детства повидав всякое. Просто в глубине души она всегда помнила: не отправь мать ее к бегинкам, останься она дома и не помри вместе с остальными от холеры — для двенадцатилетней девочки без родственников и денег в их районе очень мало шансов миновать данную участь. Она помогала и лечила тех, кому не повезло так, как ей. Чья участь оказалась много горше и беспросветнее. Спасти каждую она не могла, но облегчить существование хоть немного считала долгом.

Он повернулся и обнял. Сама не заметила, как выскочило:

— Ты веришь в колдовство?

— Не очень-то я верю в разные магические штучки. — И по голосу чувствовалось, улыбается. — Моя мамаша прекрасно гадала на картах и предсказывала будущее, только никто лучше ее детей не знал, что она сначала наводила справки о деревенских событиях и местных мужиках с бабами. Такие места, все друг о друге в курсе, даже где споткнулся и выругался. О, совсем не простое дело — правильно построить разговор и навести на нужное. Иногда гладко не выходит, но в трех случаях из четырех заплатившие за помощь оставались в уверенности, что гадалка нечто зрит сквозь выпавшие случайным образом карточные картинки. А уж пророчествовать «сын твой скоро снова нарушит закон, и ждет его долгая дорога с казенным домом», когда ежегодно проезжаешь мимо дома и прекрасно знаешь про его поведение, и вовсе как сплюнуть.

— Бывают и настоящие ведьмы.