Колонисты

Джаред с Мэйджи встали к штурвалу. Но и вдвоем им было трудно удерживать курс. Небо почернело, по-звериному завыл ветер, волны вздымались выше мачты. «Голубка» вновь оказалась во власти разбушевавшейся стихии. Шхуну швыряли волны, трепал ветер — и ее запасу прочности наступил предел.

Не выдержав слишком большой нагрузки, судно стало разваливаться на части. Под ударами волн отломился огромный кусок носа, в трюм хлынула вода, и нос ушел под воду.

«Голубка» кренилась все больше и больше, и Джаред приказал команде покинуть судно. Он вместе с Мэйджи прыгнул в воду. Шхуна быстро пошла ко дну.

Мэйджи, уцепившийся за большую доску, оказался в нескольких сотнях ярдов от Джареда, которому удалось найти деревянный ящик и схватиться за него. Волны поднимали Джареда на сотни футов вверх, а потом швыряли в морскую бездну с такой силой, что он почти терял сознание. Вокруг плавали обломки корабля, но никого из людей, кроме Мэйджи, не было видно. Впрочем, Мэйджи тоже вскоре исчез из виду. Джаред остался один в ураганном Атлантическом океане.

Несколько часов спустя шторм утих, и обессиленный Джаред навалился на деревянный ящик, надеясь, что тот его выдержит. В таком положении он и уснул.

Джаред провел в океане четыре дня и четыре ночи. За это время он так и не увидел никого из команды «Голубки». Он совсем изнемог от голода и жажды. Молодой человек не знал, сколько он еще продержится, прежде чем умрет.

На пятый день он увидел судно. Оно прошло бы мимо, но Джаред сорвал с себя рубаху и принялся что было сил размахивать ею. Вахтенный заметил человека за бортом. Джареда на шлюпке доставили на корабль и привели в каюту капитана. От спасших его матросов молодой человек узнал, что судно называется «Мэри Вудли» и направляется из Род-Айленда в Ост-Индию. Для членов только что укомплектованной команды это был их первый рейс на Багамы.

Джареда ввели в каюту капитана. Тот сидел за столом, склонив голову над судовым журналом. Молодой человек подумал, что, должно быть, капитан как раз делает запись о его спасении. Закончив писать, капитан отложил перо и поднял голову.

Это был Эдмунд Барлоу.

Глава 22

В Гарвардском университете Филипа встретили, словно Лазаря, восставшего из гроба[40]. И не мудрено: три года от него не было ни слуху ни духу. Все давно считали Филипа погибшим — как он вдруг объявился, живой и невредимый. Совсем как Лазарь. Только Вифания, в которую из мертвых вернулся Лазарь, за дни его отсутствия измениться не успела. Филипу повезло меньше.

Совсем другая жизнь кипела теперь в Гарварде. Бывшие однокашники Филипа окончили университет и разъехались по всей Новой Англии, кое-кто отправился в Европу. Отец уже три года как умер. Но в университете о нем не забыли, Бенджамина Моргана вспоминали с такой теплотой и болью, точно он ушел из жизни неделю назад.

После приезда Филипа сразу зачислили на последний курс и дали возможность самому составить программу занятий и сосредоточиться на дипломе. Однако со штатной должностью вопрос решался не так легко и просто, все вакансии, само собой, были уже заняты. Лазарю повезло больше: на его место под солнцем никто не успел покуситься.

В кампусе подвиги Филипа не сходили у студентов с языка. Он стал для всех живой легендой. Молодой человек, в свой черед, был поражен тем, как мало студенты знают о жизни индейцев. Его с пристрастием расспрашивали: каково это, жить среди дикарей? Как он мог спать, зная, что в любую минуту с него возьмут и снимут скальп? Какие страшные обряды видел он собственными глазами? Правда ли, что индейцы для укрепления жизненной силы едят своих новорожденных младенцев? Но больше всего Филипа донимали вопросы о Вампасе. Всегда одно и то же: «Как тебе удалось взять в плен этого дикаря Вампаса? Как ты сумел отучить его от кровожадных привычек?»

Филип регулярно навещал «дикаря» Вампаса в Кембридже. В суматошной студенческой жизни эти визиты были для него единственной отдушиной. Вампаса приняли в школу для индейцев, где он скоро стал первым учеником. У молодых людей появились теперь новые общие интересы, они сдружились еще теснее и порой подолгу сидели вдвоем над учебниками. Вампас очень дорожил участием друга, но и Филип ценил острый и живой ум индейца, его способность видеть вещи с неожиданной стороны. Часто, расставшись с Вампасом, он ловил себя на мысли, что их беседа была полезнее именно для него.