Колонисты

— Я знаю, что это слабое утешение, — сказал он, — но поверь, так несладко писать письма и знать, что они никогда не дойдут до адресата. Я не сомневаюсь, что Джаред все время думает о тебе.

Сложив ладони, словно в молитве, Энн подняла их к губам. Глаза ее увлажнились.

— Мне очень дороги твои слова, Филип.

Она помолчала, как бы что-то взвешивая, и спросила:

— Ты, наверное, очень любишь брата?

Впервые кто-то заподозрил Филипа в любви к брату. Он почувствовал себя так, словно ему предъявили обвинительное заключение. Но неожиданно подоспело спасение.

— Вы только посмотрите, кто сбежал из монастыря! — в дверях стояла Присцилла. Ее огненно-рыжие волосы были аккуратно подняты наверх и спрятаны под широкополой соломенной шляпой, не имевшей ничего общего с домашними чепцами, которые носило большинство женщин в колониях. На ней было платье с прилегающим лифом и пышной юбкой с разрезом спереди, на плечах лежала изящная косынка из узорчатой кисеи. Все в наряде и облике сестры говорило: она богата.

Филип поднялся ей навстречу.

— Решил заняться миссионерской работой в Северном Бостоне? — насмешливо спросила Присцилла, снимая шляпу и протягивая ее слуге, которую тот почтительно принял из рук хозяйки.

— По правде сказать, я пришел повидать тебя. И хочу попросить твоей помощи.

— Моей помощи? — Присцилле определенно были приятны его слова. — Молодец, что сказал прямо. Терпеть не могу, когда ходят вокруг да около. И какая же тебе нужна помощь?

Она расположилась в кресле напротив брата.

В дверях неслышно появился слуга с чаем, уже сделавший поправку на появление хозяйки: на серебряном подносе стояли три чашки. Энн принялась разливать чай.

— Хорошо бы, — начал Филип, снова опускаясь на диван, — если бы наш старый дом остался нашим. Знаешь, пару раз я проходил мимо и видел, как там хозяйничают чужие люди. По-моему, в этом есть что-то глубоко неправильное. Отец всегда хотел, чтобы мы дом не продавали, а передавали его из поколения в поколение.

— Что же тебе мешает его купить? — Присцилла прекрасно знала, какой ответ может дать Филип, и спросила с единственной целью — позлить его.

— Я пытался одолжить денег, но у меня ничего не получилось.

Присцилла молча смотрела на брата. Она не собиралась помогать ему сказать то, что он пришел сказать.

— Я думал, может, ты одолжишь мне денег на покупку дома. Тебе ведь тоже небезразлична его судьба. А я верну тебе долг.

Сделав маленький глоток, Присцилла посмотрела на Филипа поверх чашки.

— У тебя есть залог или найдешь поручителя?

— Присцилла! — возмущенно воскликнула Энн. — Как ты можешь! Это же твой брат!

Филип встал. Он почувствовал резкий прилив крови, и лицо его запылало.

— Я вижу, что зря побеспокоил тебя, — извиняющимся голосом произнес он. Понимая, что у Присциллы нет основания разделять его чувства, как нет и желания помочь ему, Филип решил сменить тему: — Ты давно разговаривала с мамой? Как она себя чувствует?

Присцилла поставила чашку на поднос. Легкость, с которой Филип ушел от разговора о деньгах, вызвала у нее подозрение: не надеется ли он получить деньги хитростью?

— Мы с мамой вообще не разговариваем, — не без вызова ответила она.

— Право же! — не выдержала Энн. — Вы оба просто невыносимы!

Стук в дверь прервал их перепалку. Из прихожей донесся чей-то громкий возмущенный голос, и спустя минуту в комнату вбежал Питер Гиббс. С порога он бросился с криком к Присцилле:

— Мне не нужны ваши подачки, миссис Стернз! Можете забрать свою таверну и хоть сжечь ее, мне наплевать! Вы хотите, откупившись от меня, успокоить свою нечистую совесть. Не выйдет!

Присцилла, как и подобает настоящей леди, не перебивая выслушала все, что неслось из уст разъяренного хозяина таверны. И ровным голосом обронила:

— Энн, мне кажется, мистер Гиббс узнал, что таверна принадлежит мне.

— Да, и оставьте ее себе! Я не желаю иметь с вами никаких дел! Я пришел аннулировать наше соглашение.

— Погодите. Кто вам все рассказал?

— Ну уж нет! Этого вы не добьетесь. Я, Питер Гиббс, не позволю вам мимоходом разрушить еще одну жизнь. Мало вам меня? Помахали перед носом наживкой, насаженной на крючок, я и клюнул, точно безмозглая рыба. Тьфу.

— Пожалуй, мне лучше уйти, — поднялся Филип.

— Что, тебя она тоже обвела вокруг пальца, приятель?

— И боюсь, не один раз. Я ее брат.

— Мои соболезнования.

— Довольно! — Присцилла резко встала. — Прекратите эти оскорбительные разговоры обо мне, да еще в моем собственном доме! А что касается вас, мистер Гиббс, я не предложила вам сделку открыто по одной-единственной причине — вы бы отказались.

— Так! — вынужден был согласиться Гиббс.

— Постой-ка, — смешался удивленный Филип, — ты тайно помогаешь чужому человеку выкупить таверну и отказываешься помочь родному брату вернуть дом, в котором жила твоя семья?

Демонстративно повернувшись к Филипу спиной, Присцилла продолжала:

— Мистер Гиббс, вы подписали контракт, и я намерена заставить вас выполнить его условия. Если вы не выполните своих обязательств, вас выставят к позорному столбу!

— Ах, к позорному столбу! — воскликнул Гиббс. — Наконец-то мы перешли к теме, которая вам близка!