Колонисты

Доктор Херст долгие годы преподавал в Гарварде древние языки. Бенджамин был его лучшим и любимейшим учеником. Молча выслушав новоиспеченного супруга, пожилой джентльмен вежливо осведомился, какой суммой тот располагает. Получив исчерпывающий ответ, он потер подбородок и в раздумье произнес:

— А ведь у меня есть кое-что на примете… — И, взяв Бенджамина под руку, повел его к реке.

Полюбовавшись на нарядное белоколонное здание, которое показал ему доктор Херст, молодой человек со вздохом сожаления сказал, что о таком доме он и мечтать не смеет. «Но хозяина вполне устроит предложенная тобой сумма», — с живостью возразил старый ученый. Бенджамин, пожав плечами, ответил, что человек, решивший отдать такой прекрасный дом за гроши, должно быть, рехнулся. Гроув Херст добродушно рассмеялся:

— Видишь ли, мой дорогой мальчик, этот человек — я.

И доктор Херст объяснил опешившему ученику, что этот дом он унаследовал от недавно скончавшегося дядюшки. «Вот только для чего мне, старому холостяку, — добавил пожилой джентльмен, — такой домина? Я предпочел бы провести остаток дней в университетском городке. Сказать по правде, это наследство стало для меня обузой». Бенджамин, хотя и был тронут щедростью доктора Херста, вежливо отклонил предложение друга, дав понять, что не может злоупотреблять его добротой.

— Бенджамин, мальчик мой, — обняв ученика за плечи, произнес с отеческой улыбкой старый ученый, — для меня ты дороже сына. И я очень хочу, чтобы в этом доме жили вы с Констанцией. Прошу тебя, не лишай меня этой радости.

Так молодые супруги стали владельцами дома у реки. Одну из комнат они отвели доктору Херсту. Целых пять лет — вплоть до своей смерти — старый ученый проводил уик-энды и праздники вместе с их семьей.

Это было двухэтажное белое здание с четырьмя коринфскими колоннами, которые поддерживали остроконечную двускатную крышу. К парадной двери вела лестница в шесть ступеней. Из больших, во всю стену, окон кабинета и гостиной, расположенных на первом этаже, открывался дивный вид на реку. На втором этаже — по обе стороны от колонн — находилось по два окна со ставнями. Симметричное расположение окон делало здание удивительно гармоничным, изящным и соразмерным. Вокруг дома росли дубы, вязы и березы; между домом и рекой расстилался ухоженный луг с густой травой. У реки была сооружена маленькая дощатая пристань. К дому примыкала просторная конюшня.

Здесь, в доме у реки, родились и выросли трое детей Бенджамина и Констанции. В гостиной, на деревянном, натертом воском полу, делали они свои первые шаги; на пристани, у реки, проводили беззаботные летние деньки. Мимо этого дома вилась дорога, по которой Филип и Джаред ходили в школу для мальчиков, — она располагалась примерно в миле от дома и была так мала, что все ученики умещались в одной комнате. Присцилла в это время на кухне практиковалась в искусстве ведения домашнего хозяйства и тайно занималась в отцовском кабинете. В гостиной этого белоколонного дома был выставлен гроб с телом Бенджамина Моргана.

Как только Филип Морган открыл дверь кабинета, он почувствовал запах овсяной каши. Из кухни доносились будничные разговоры сестры и матери; звякала посуда. Молодой человек весь превратился в слух. Голоса Джареда он так и не услышал.

Зачерпнув в ковш колодезной воды, Филип через боковую дверь поднялся к себе в спальню, умылся и сменил рубаху. Причесывая волосы, молодой человек откинул их назад и увидел, что у него появились залысины. С минуту он пытливо вглядывался в зеркало. Бессонная ночь давала себя знать: серое усталое лицо, потрескавшиеся губы, мутные, воспаленные глаза. Ледяная вода помогла ему взбодриться лишь на время; мысли по-прежнему путались. Одно-два мгновения Филип стоял, прислушиваясь к стуку своего сердца, а затем вышел в коридор. Расправив плечи, он быстрым шагом приблизился к комнате брата и тихонько постучал. Не получив ответа, Филип распахнул дверь. Постель Джареда была не тронута. Молодой человек круто развернулся и устремился по коридору к спальне матери; сунув голову в комнату, он бросил беглый взгляд на стену над камином. Крюк, на котором обычно висел мушкет, был пуст; тщетно искал Филип и пороховницу. Так он и думал. Филип тяжело вздохнул и, сделав решительное лицо, стал спускаться по лестнице.

— Мама, Присцилла, доброе утро.

— Доброе утро, Филип, — Констанция Морган поздоровалась с сыном, не отрываясь от своего занятия. Сунув ухват в печь, она извлекла оттуда хлеб. Большой котел с овсяной кашей булькал на огне у самого ее локтя.

Присцилла, стоя у стола, доставала масло из деревянного бочонка. Она мельком глянула на брата, давая понять, что заметила его.

— Сынок, будь добр, позови Джареда. Пора завтракать, — попросила Констанция.

— Его нет в спальне, — ответил Филип. — Я только что оттуда. По правде говоря, я уверен, что Джареда вообще нет дома. Ночью я видел, как он ушел.