Колонка злой музыковедьмы

Я со вздохом убрала ручку обратно в коробочку и, взяв обычную шариковую ручку, приступила к делу.

– Лера, срочно напиши в номер заметку про Бал Прессы – и обязательно несколько слов про Ольгу, – распорядилась Валентина.

***

В следующем номере в анонсе на самой первой полосе – черным по белому:

«Газета поздравляет Ольгу Сквирскую с успехом» стр. 4.

Ну-ка, ну-ка…

Открываю указанную страницу и просматриваю заметку:

«… наш музыкальный обозреватель… стала номинантом… «Открытие года» … Номинанту вручили оч-чень дорогую ручку «Паркер». На следующий день этой ручкой была написана ровно половина статьи, затем приз вернулся в свой футляр. Мораль такова: если предметы слишком много о себе воображают, то пусть лежат в столе».

Да уж… Ну и поздравление…

***

…Паркер сначала несколько лет пролежал в моем письменном редакционном столе, затем провалялся дома, в прикроватной тумбочке.

Просто мне неприятно было брать в руки предмет, напоминающий мне о моей победе, которая странным, непостижимым образом была обставлена как поражение. И как Лере это удалось?.. Далеко пойдет.

…Лера действительно сделала сногсшибательную карьеру в Москве – она теперь заместитель редактора самой известной российской газеты.

А я живу на тропическом острове. Пусть не Египет, зато Таиланд.

Сибирский певчий

Имена изменены, а все образы собирательные

«…Весь спектр мужских тембров – от звонких теноров до рокочущего баса-профундо – объединился в колокольный монолит. Через мистическое созерцание Крестных страданий Спасителя происходит постижение Скорбных тайн, через них – тонкая и незримая связь с Господом. «Господь услышал мя…» – тихо и трепетно повторяет хор…»

«Семь дней в Новосибирске», октябрь 1999.

Валентина отправила нас с Лерой на концерт мужского православного хора «Сибирские певчие». Дело в том, что в нем пел ее бывший муж, второй по счету.

Это был крупный дядька, крепко пьющий. Время от времени он появлялся в газете и пытался зазвать кого-нибудь из пишущей братии на очередной концерт хора где-нибудь в Асино или Ордынке.

– Девки, поехали с нами, будет что написать! – приглашал он рокочущим басом.

– Охота была трястись в автобусе сотню километров, – отбрыкивалась Лера.

– Разве ты не хочешь прокатиться в село вместе с двадцатью мужиками? – изумлялся бас.

– Да у вас там все голубые.

– Не все, – возражал певец. – Только тенора.

– А остальные пьяницы, – не сдавалась Лера. – Тоже мне, мужики.

Однако от городских концертов православного хора было не отвертеться.

И теперь мы, стоя в Краеведческом музее, внимали акафистам и знаменным распевам.

«Все так благопристойненько, о чем писать?» – мучаюсь я.

Как вдруг на передний план выходит Виталик, мой бывший сосед по общежитию консерватории.

***

…На дворе лихие девяностые. Разруха в стране и в консерваторской общаге.

В секционной умывалке засорены раковины – все до одной. Стираю на кухне, втиснув пластмассовый тазик в мойку.

На кухне появляется Виталик из пятой комнаты. Он в коротком купальном халате, из-под которого торчат тонкие белые ножки. Идет медленно и осторожно, на вытянутой руке неся к плите на ноже кусочек дефицитного масла, чтобы бросить на разогретую сковородку. Масло подтаявшее.

«Донесет, не донесет?» – я аж перестаю стирать.

Виталик черноглазый, черноволосый, симпатичный и очень, очень женственный. Даже манерный. Он обладает высоким и звонким тенором. Недавно женился на контральто, плотной скандальной бабе намного старше себя. Наташа поет неплохо, но разговаривает хриплым громким басом и здорово матерится.

Ее мужественность органично дополняет его женственность.

Виталик было почти достигает плиты, но тут масло соскальзывает с ножа и плюхается на грязный пол… Обидно.

Виталик становится в третью позицию, принимает позу примерно Хосе над зарезанной Кармен из последнего акта, воздевает руки кверху и выразительно пропевает с хорошей опорой на диафрагму:

– А-ах– йо-об-тво-о-ю-ма-а-а-ать!..

Потом вдруг соображает, что он на кухне не один, и с теми же воздетыми же руками разворачивает свой корпус к раковине:

– Ты… принимаешь это близко к сердцу? – декламирует он.

Я плачу от смеха, рухнув в таз.