Колосья под серпом твоим

Злоба Ходанских толкнула их на поступок, который не мог не нарушить отношений между Майкой и Алесем.

Никто не знал про сцену в беседке. Просто, очевидно, кто-то подсмотрел, что молодые люди были там в ту рождественскую ночь. Но умышленно пущенной сплетне многие поверили хотя бы потому, что в Приднепровье, да еще в этом кругу, сплетни вообще были редкостью.

Сплетня сводилась к тому, что Алесь Загорский как будто убедился в полной ограниченности Михалины Раубич и поэтому занялся приключениями в других местах.

– Молодой, а такой уже распутный, – шелестела сплетня. – Связался с этой ихней актрисой, и у них там чуть не каждую ночь попойки и все, что к этому…

– Так, господи… Она… Ведь жениться надо. Разве можно марать женское целомудрие?

– И она не лучше его. Венчанье под плотом, а свадьба потом.

Находились люди, которые не верили. И тогда со стороны имения Ходанских поползло подкрепление сплетне.

– А думаете, почему старый Вежа ей свободу дал? Сам, видимо, до какого-то времени… А почему теперь ей все время жалованье увеличивают, увеличивают, языкам учат, наряды шьют… То-то же… Даром не станут…

Слухи эти дошли до семьи Раубичей. Пан Ярош не поверил и только жалел, что жена не говорила, от кого слышала, – держала слово.

– Ну, бабы! – горячился Ярош. – Если б мужика, то к барьеру бы…

От Майки это решили скрыть. И, может, так бы оно все и обошлось, ели б однажды возле церкви не услышала она за спиной шепот:

– Обрученная того… развратника… А актерка та беременная…

Возможно, она и не обратила бы внимания, если б вечером то же дня старуха Ходанская «исключительно из любви к ней» не повторила Михалине то же самое:

– Вы должны смотреть, милая. В наше время пошли такие молодые люди… Как бы не пришлось узнать, что у ваших детей есть братья…

Майка оборвала ее. Сказала, что не желает слышать.

– Я не понимаю вас, милая. Я ведь не со зла. Наш святой долг – предупреждать неопытных.

Майка умолкла.

– Поверьте, милая, с девушками о таком не говорят, но она вот уже четыре месяца не играет и никуда не ездит.

Заметила, что Майкины брови вздрогнули.

– Только для вас я достала у купца этот счет. Видите?

«Доставить пани… Ну и вот. Кружева, бархат, шелк… кулон… серьги».

Майка не знала, как заботятся о Гелене старый Вежа и Алесь, не знала, как они считают необходимым, чтоб у актрисы были, как и у столичных актрис, свои наряды и драгоценности. Она просто увидела под счетом подпись Алеся и вдруг вспомнила, как недавно заметила в галерее Вежи отсутствие одной картины, «Хаты» Адама Шэмеша, как спросила у Алеся, где она, и как он вроде бы смутился, а потом ответил: «Подарил… Гелене. А что, она и тебе нравится?»

– Это глупости, пани, – спокойно сказала Майка Ходанской.

А в душе поверила.

Потом поползла еще более гнусная сплетня. Будто молодой Загорский, не добившись взаимности, намеревается взять Михалину Раубич силой и уже хвастал об этом в ресторане в пьяной компании.

Алесь не мог понять, что случилось. Он попытался поговорить с Майкой, но встретил почти враждебный взгляд.

– Вы окажете мне большую услугу, если не подойдете больше ко мне, – сказала она. – Никогда!

И ушла. А в уборной разрыдалась перед зеркалом от горестного недоумения и обиды. В таком состоянии ее и застала старая Клейна, которая тоже «слыхала обо всем».

– Что такое?

– Он. Не знаю, зачем ему…

– Так и до тебя дошло?

Михалина поняла это так, что старуха тоже всему верит.

А Клейна между тем, зная человеческую натуру, верила лишь тому, что Алесь, может, и ляпнул что-нибудь такое, видя, как измывается над ним нареченная.

– Доигралась, – сказала Клейна. – Хлопец тебя, по всему видно, любил, а ты, вертихвостка, измывалась над ним, словно у него не сердце, а камень.

– Но ведь я его тоже…

– Что «тоже»? Что? Видимо, уже совсем его измотала, если на такое решился.

У доброй Клейны сердце болело и за дочь, и за Майку, и за Алеся. Испортила жизнь троим, да и сама ничего не добилась, гадкая девчонка. Вот к чему ведут издевательства и капризы.

Клейна молчала, накапливая невольное раздражение против молодых. И потому, когда кто-то завел в ее присутствии разговор о мерзком случае и опять употребил слова «взять силой», старуха не сдержалась.

– Ну и взял бы, – сказала она. – Подумаешь, беда большая!

Майка после встречи с Клейной поверила во все до конца. На следующий день она попросила отца, чтоб Загорским отказали от дома. Пан Ярош остолбенел и растерянно спросил:

– И ты слышала? Ты погоди, дочка, – может, это ложь?

– Это правда, – отрезала та. – Я прошу тебя, никогда… ноги его здесь…

Ярош уважал дочь, знал, что она человек и ее нельзя мучить расспросами. Если она говорит, то, наверно, знает и все обдумала.

– Как хочешь, – сказал он.