Колосок с Куликова поля

На шум подошел дед Иван, с первого взгляда оценил обста­новку, взял лошадь под уздцы, развернул ее, и телега снова вста­ла на колеса. Следом за /конюхом подошли женщины с вилами. От стыда я не знал, куда девать глаза, покорно ожидая града попреков и насмешек. А они молча покидали свалившийся навоз на телегу и, словно пригорюнившись, так же молча облокоти­лись о вилы.

— Эх, кони-лошади... — бормотал дед Иван, подавая мне вожжи. — Ты, малый, вперед смотри, но и назад не забывай ог­лядываться.

Чалуха, словно чувствуя мое состояние, сама вышла на до­рогу и не торопясь, но уверенно зашагала по ней.

Где-то на середине пути нам повстречалась громыхающая кавалькада. Это неслись, стоя на пустых телегах во весь рост, Юрка Жаворонков, Митя Егоров, Ванек Саксонов и другие мои одноклассники — человек десять. Они уже отвезли навоз и возвращались назад, гиканьем и веселыми криками погоняя лоша­дей. И они у них бежали, да еще как!

— Карабчик, зачем ты эту клячу взял? — кричали мне ребята.

— На ней только кислое молоко возить!

— И-э-эх, залетные!

Ребята умчались, а мы с Чалухой продолжали медленно та­щиться в сторону Алексеевского леса. Я было пробовал ее пого­нять и даже пускал в ход хворостину, но лошадь лишь недоволь­но отмахивалась хвостом и продолжала идти, как и шла. Нако­нец, доехали до места. И пока я сталкивал руками и ногами на­воз с телеги, ругая себя, что не прихватил вилы, на дороге сно­ва показалась цепочка подвод: ребята уже везли по второму возу.

«Вот так и будет весь день: товарищи два воза привезут, а я — один, они опять два, а я — один...» — с грустью думал я и замахнулся на свою ленивую лошадь.

— У, холера!

Но Чалуха снова удивила меня. Пристроившись к общей це­почке подвод, она не отставала от них, сама пускалась на рысь, если бежали другие, и даже как-то лихо и гордо держала вечно понурую голову. Мол, знай наших! Я повеселел. А когда подъ­ехали к конюшне, то на душе совсем стало хорошо. Дело в том, что вывороченные из угла камни кто-то снова вставил на место, только швы между ними были замазаны не глиной, а навозом. Кто за меня постарался, не знаю, скорее всего, конюх дед Иван. Но мне о моей оплошности никто не напоминал, словно ее и не было.

Весь этот день рядом с товарищами работалось легко и ра­достно. Так же было и на второй день, и на третий — всю неде­лю, пока наша «школьная бригада», как назвал нас Иван Артемыч, не перевозила на поля весь навоз, накопившийся возле конюшни за несколько лет. Да и какая там работа — сиди се­бе на возу да посвистывай от нечего делать или песни пой.

— Летят перелетные птицы, — начинал кто-нибудь на первой подводе.

— В осенней дали голубой! — подхватывали на второй.

— Летят они в жаркие стра-а-ны, а я остаюся с тобой, —продолжали третья и четвертая подводы.

Так, по цепочке, пес­ня докатывалась до самого конца нашего обоза, возвращалась назад и плескалась, звенела над проселочной дорогой, над по­лями, переплетаясь причудливо с весенними трелями жаворон­ков и чибисиными криками.

А приедешь на паровое поле — быстро спрыгивай, круто по­ворачивай лошадь, взяв ее под уздцы, и телега, скрипнув на шкворне, опрокидывается набок. Оказывается, и вилы совсем не нужны: навоз сваливался сам по себе.

Я всю неделю работал на Чалухе и понял, что называют ее ленивой совсем незаслуженно. Это была старательная, добро­совестная лошадь. Когда дорога круто шла на подъем (есть та­кой коварный пригорочек между нашей деревней и Алексеевским лесом), Чалуху не нужно было подгонять. Она сама за­ранее прибавляла шагу, вся напрягалась, вытягивалась в струн­ку и быстро, с разгону, втаскивала воз на вершину пригорка. Там она останавливалась и переводила дух. Стоять, конечно, она могла сколько угодно, и тут уж требовалось подстегнуть ее вожжой, лишь после этого она не спеша двигалась дальше.

Нет, Чалуха была не ленивая, а скорее всего — мудрая ло­шадь. Из-за почтенного возраста в ней не было уже такой пры­ти, как, скажем, у ее дочери Майки. Вот она и рассчитывала каждый свой шаг, берегла силы, словно понимала: сдуру можно и надорваться, а кто потом выполнит предназначенную ей часть заботы?

II. МАША СПРАВЕДЛИВАЯ

Изба в соломенном платочке!

Ты не ждала меня, поди?

Л я пришел.

И видишь — с дочкой.

Ты нас на отпуск приюти.

Ты расскажи моей матрешке,

Что и без хлорки есть вода,

И что обычные лепешки —

Такая вкусная еда!

Пускай девчонка-горожанка

Узнает россыпь звучных слов:

Брусница, скирд, амбар, лежанка,

Кубан, столешница, весло...

Я знаю: с твоего порога

Долеко виден край родной.

Будь с ней и ласковой, и строгой,

Какой всегда была со мной.

Ты можешь многое поведать: