Колосок с Куликова поля

Но пальцы не отвыкли, они словно только и ждали этого мо­мента и заплясали, задвигались по перламутровым пуговицам. Гармонь вздохнула, как вздыхает человек, выйдя из душного помещения на свежий воздух, и тихо, раздумчиво попробовала голос. Потом, словно поборов смущение, запела громче, призыв­нее и вдруг зачастила, затараторила, будто приглашала окружа­ющих порадоваться вместе с ней и пуститься по избе вприсядку. Дядя Ваня играл, наклонив голову и чуть зажмурившись, как от солнышка. Зато Маша с Алешкой смотрели на него во все глаза, с нескрываемым восхищением, а тетя Валя улыбалась светло и счастливо, как после крепкого сна. Она накрыла чистой ска­тертью стол и все суетилась, устанавливая его тарелками, чаш­ками и блюдцами с разными вкусными вещами, в центре кото­рых поместились прямо на сковородке ароматно пахнущие жа­реные грибы с зеленым луком и яйцами.

— Кажется, все... — говорит она, оглядывая тарелки. — Ну, ребятки, давайте-ка за стол.

— Колокольчик у нас самый главный гость! — обнял дядя Вайя Машу за плечи. — Поэтому садись вот сюда, в передний угол. А Алешка рядом.

Тетя Валя тоже переоделась в нарядное платье и все расска­зывала за столом, как ей в детстве хотелось узнать, почему поет патефон, который был в избе-читальне, и как она подговорила Ивана залезть с ней в окно и посмотреть.

— А потом мы разбили нечаянно пластинку и целый день в овраге прятались, помнишь? — смеялась она, глядя на дядю Ваню.

— Было дело... — усмехнулся он и снова взял в руки гармонь.

Некоторое время он смотрел в открытое окно, словно соби­рался с мыслями, затем тряхнул разлохматившимся чубом и ос­торожно, тихо заиграл протяжную старинную песню, которую Маша раза два или три слышала по радио. И вдруг дядя Ваня запел — мягко, вполголоса:

Что стоишь, качаясь,

Тонкая рябина?

Тетя Валя глубоко вздохнула, наклонилась к нему, опершись рукой о спинку стула, и так же негромко, но уверенно подхвати­ла песню:

Головой склоняясь

До самого тына-а-а.

Пели они слаженно, чуть печально, а гармонь вторила им, плела замысловатые узоры, и Маше хотелось слушать песню долго-долго, весь день. Ей вдруг почему-то показалось, что поют тетя Валя и дядя Ваня про самих себя, только не про тепереш­них, а про давно прошедших. Это они сами были когда-то деревь­ями, тонкой рябиной и кудрявым дубом и никак не могли пере­браться друг к другу. А теперь, когда стали людьми, они сидя рядышком и поют о своей прошлой жизни песню. Маша так жи­во представила их себе зелеными деревьями, что невольно за­смеялась.

— Что, Машенька? — спросила тетя Валя, у которой ярко блестели и глаза, и розовые, рябиновые губы.

— Хорошо у вас! — сказала Маша. — И песня такая хоро­шая...

— И правда хорошо... — отозвалась тети Валя. — Давно у нас такого праздника не было, а, отец?

И она взъерошила дяде Ване волосы.

Праздник прошел, но гармонь тетя Валя больше прятать в сундук не стала. На ней теперь каждый день упражняется Алеш­ка. Он уже разучил одну песенку — «Чижик-пыжик, где ты был?» — и играет ее для всех, кто ни попросит. Алешка и Маше дает поиграть на гармони, но у нее ничего не выходит. Впрочем, она не расстраивается. Маша радуется, что в доме у дяди Вани снова поселились песни. Как скворцы в скворечнике ранней весной.

На огородной грядке

Большой переполох:

Куда-то без оглядки

Отправился горох.

Эй, горох! Иль оглох?

Ты куда пошел, горох?

Дороги не найдешь,

В крапиве пропадешь!

А горох-чудачок

Шел, не отзывался.

Лишь стручок-рюкзачок

За спиной болтался.

ФАНТАЗЕРЫ

Как-то Маша, Васька и маленький Алешка собирали щавель на лесной опушке, неподалеку от дороги. Они давно уже наелись сочных кочетков, набрали с собой по большому пучку, но домой им идти все не хотелось. Ребята уселись в густую траву на краю канавы, заросшей терновником, и болтали о всякой всячине.

— Маш, а этот лес — дремучий? — спрашивал Алешка.

— Сказал тоже! — засмеялся Васька. — Это не лес, а лесок.

— Тогда почему же он дремлет? — не унимался мальчишка. — Смотрите, тихо как.

Но в это время над головой у ребят что-то зашуршало и все подняли головы. В ветвях прошмыгнула большая сорока, словно хотела узнать: что за люди расселись тут, с добром ли пришли? Сорока опустилась на верхушку небольшой осинки и посматри­вала на детей.

— Чего вылупилась! — замахнулся на нее Васька. —Вот на­халка, и не боится.

— А чего ей бояться, она у себя дома, — сказала Маша. — Это мы к ней в гости пришли. И к ней, и к деревьям, и к муравьям...

— Вот кого терпеть не могу — муравьев! — отвечал Вась­ка. — Скажешь, они полезные? Они глупые: вечно к человеку за шиворот лезут...

И он, хлопнув себя по шее, действительно вытащил из-за во­рота рубахи муравья, который, оглушенный шлепком, уже почти не шевелился.

— Ах ты, мелюзга... Кусаться вздумал. Да я тебя сейчас...