Вместо того чтобы сразу направиться к выходу из дома, как он напрасно себе приказывал, он пошел назад и остановился перед дверью в комнату Сьюзен. Внутри горел свет, но никаких звуков он не услышал. Он представил ее тихо плачущей – по причинам, увы, отличным от тех, что недавно вызвали его слезы, но, возможно, испытывая при этом чувства, хотя бы отчасти схожие с его переживаниями. Затем тишина подсказала его воображению картину Сьюзен, в отчаянии нанесшей себе рану или потерявшей сознание в результате тяжелого эмоционального стресса. Аарон решил войти, дабы удостовериться, что с нею все в порядке, но тут же поймал себя на том, что попросту ищет повод в последний раз ее увидеть. Сделав над собой усилие, он повернулся, быстро сбежал по лестнице, покинул дом и пустился прочь, однако сразу потерял аллею, которая вела от крыльца к воротам усадьбы, – и всего через несколько секунд потерянно блуждал меж пальм и кустов с огромными цветами, призрачно белевшими в лунном свете. Позади он видел огни дома, но не нашел поблизости никакой тропы. В конце концов, он двинулся напролом, раздвигая ветви и продираясь через кусты, пока, миновав мощный ствол дерева с раскидистой кроной, не вышел к дому с задней стороны. Окно на втором этаже было открыто, бросая отсвет на молодую пальму внизу, а в окне стояла Сьюзен в тонкой ночной сорочке, которая, плотно прилегая к телу под дуновением бриза, обрисовывала ее соблазнительные формы. Чувства, которые при виде ее испытал Аарон, были слишком сложны, чтобы описать их одним или даже несколькими словами, хотя, безусловно преобладающей в этой гамме была болезненно-острая тоска. Он приблизился к окну и, когда Сьюзен его заметила, вынул из кармана кольт и продемонстрировал его в высоко поднятой руке.
– Этого ты хочешь?! – крикнул он. – Этого?! Она молчала, лицо ее казалось невозмутимым.
– Ради бога, Сьюзен! – Аарон опустил руку с пистолетом и после паузы заговорил уже более спокойным голосом: – Сьюзен, давай вместе уедем отсюда. Прошу тебя. Мы еще успеем на утренний пароход.
Она оставалась в той же позе, молчаливая и неподвижная, и Аарон внезапно испытал побуждение выстрелить в нее, увидеть, как она падает, а затем направить оружие против себя. Однако побуждение не реализовалось в действиях; его пальцы стали такими же холодными и бесчувственными, как металл кольта, который они сжимали.
– Ты не хочешь со мной говорить? – Слезы подступили к его глазам, и он прижал ребро свободной ладони к переносице, стараясь их удержать.
Ее голос спустился к нему, показавшись – независимо от смысла слов – искусственным и бездушным, лишенным всякого намека на чувство:
– Извини, Аарон. Я не знаю, что тебе сказать.
Он взглянул на нее вновь и на сей раз не увидел ничего знакомого – не увидел своей кузины, к которой он мог бы обратиться с напоминанием о прошлых днях или словами любви, – только образ красивой женщины с жутковатой улыбкой на устах, в позе Елены Троянской взирающей на что-то видимое ей одной, тогда как у ног ее пылает гибельный огонь, раздутый ее же усилиями. Он не смог вынести это зрелище и, повернувшись, нетвердой походкой двинулся к парадному крыльцу, а оттуда по аллее, не в состоянии думать о том, куда он идет, и что он будет делать. За воротами усадьбы он остановился и поглядел вокруг. В глазах плыл туман. Он услышал какой-то звук и, подняв взор к дрожащим огонькам на небосводе, подумал, что так должны греметь звезды, когда их подобно игральным костям перетряхивают в кубке перед новым броском. В следующую секунду мимо него, грохоча колесами по мостовой, промчался экипаж, влекомый парой лошадей с шорами на глазах; лицо возницы было скрыто под низко надвинутой широкополой шляпой. Огни поплыли в его глазах, очертания деревьев и домов сдвинулись с мест, как будто кто-то менял декорации, создавая гротескный пейзаж преисподней с высокими тонкими башнями, глядящими на него темными треугольниками глазниц, и громадными живыми пауками, насаженными на острия длинных витых шпилей. Когда в глазах его, наконец, прояснилось, он не узнал ничего в окружающей ночи.
Ди пришла в восторг от Ритиной татуировки.
Она расцеловала каждую чешуйку на змеином теле и до блеска вылизала яблоко искушения. Затем она прижалась к Рите грудь в грудь и прошептала ей на ухо, одновременно расстегивая пряжку ее пояса: «Я хочу тебя любить прямо здесь». Рита молча вдыхала приправленный сигаретным дымом запах ее волос. И вот уже эта прелестная девушка с ее нежно-белой кожей и свежим упругим телом стоит на коленях в кабинке туалета, прижимаясь мокрым лицом к ее бедрам... Картинка была достойна того, чтобы занять свое место в памятном альбоме Риты.
– Детка, можешь делать все, что тебе хочется, – сказала она.