Кольт полковника Резерфорда

Созерцание пламени успокаивающе подействовало на Аарона, чей пульс после совершенного акта насилия бился с пугающей частотой. Вскоре в огненных языках, извивавшихся за чугунной решеткой меж толстых обугленных поленьев, он увидел картину гибели великого города, башни которого, рухнув, преградили путь к спасению жителям, панически метавшимся и заживо горевшим среди руин. Наблюдая за их безнадежной суетой, он представил себя таким, каким должен видеться Господу: крошечное существо с изначально чистыми помыслами, которое под влиянием одной-единственной трещинки, возникшей в самой его сердцевине подобно темному вкраплению внутри прозрачного рубина, вознамерилось преступить закон и совершить убийство. Он проклинал Сьюзен – не за то, как она с ним обошлась, а за сам факт ее существования – и проклинал Бога, сделавшего избранницей его сердца женщину одной с ним крови. Перед лицом такого богохульства святые отцы обычно ссылаются на неисповедимость Его путей и тайный смысл, сокрытый от простых смертных, однако здесь не было никакой тайны, никакой философской загадки. Одно из двух: либо заскучавший на небеси Господь, не считая человечество достойным внимания объектом, поступился кое-какими из своих моральных принципов при разработке нового, более интересного и перспективного проекта мироздания, либо скрижали, принесенные Моисеем с вершины Синайской горы, были ошибочным толкованием, а то и сознательной фальсификацией единственно верной заповеди: «Делай что хочешь – терпи, сколько можешь».

Поленья в камине сместились, довершив гибель воображаемого города; для Аарона это стало символом его собственного крушения – он все-таки дал себя втянуть в чужую игру, где оказался простой пешкой, поставленной в данный момент на данную клетку. Положение его было незавидным: он один в чужой стране, где у него нет друзей и знакомых; он готовится совершить действия, которые неминуемо навлекут на него гнев Божий и – в ближайшей перспективе – гнев могущественных лиц, связанных общими интересами с полковником Резерфордом; он слишком слаб, чтобы сделать самостоятельный ход и вырваться из плена своих навязчивых идей. Как разительно изменилось его представление о Кубе! Это был уже не райский остров, не открыточная панорама прекрасных пляжей и загорелых тел на фоне прибоя, но область тьмы и огненных страстей, населенная духами первозданных дебрей, которые, может статься, как раз в эту минуту собирают против него свои полчища. Страна нечестивых полисменов с золотыми зубами и черными пистолетами в кровавых лапах, страна сияющих нимбами христианских святых и темнокожих демонов с их барабанным шаманством... Слуга пошевелился, застонал, и Аарон, который, углубившись в размышления, напрочь о нем забыл, подскочил в кресле, охваченный мгновенной паникой. Он приблизился к кушетке и осмотрел свою жертву. Человек был бледен; в неровном свете пламени капельки пота на его лбу мерцали, как кристаллы. Кровь запеклась в его белых волосах и образовала застывшие ручейки в складках шеи. Его правый глаз был приоткрыт; огонь отражался в нем серебристо-оранжевыми бликами – оптический эффект, благодаря которому глаз казался не частью живого организма, а неким посторонним элементом инфернального происхождения. Человек вновь застонал. Аарон склонился над ним, став одним коленом на кушетку и намереваясь повторно его оглушить, но когда рука с кольтом была уже занесена, внезапный импульс пронзил его тело и наэлектризовал мышцы, принеся осознание того, что этот человек не может и не должен выжить, – и он опустил руку с силой, рассчитанной на смертельный удар.

* * *