Люди были совсем рядом — километра три, четыре.
Всего-то! Изрядно размокший и побитый плот, дотрюхал таки до обжитых мест. За мысом раскинулись, сочащиеся молоком и медом, шелестящие рисом поля Китайской горки.
Известно, что китайцы, то бишь вьетнамцы, в общем, хозяева здешних палестин за свою территорию не выходили. Известно-то, известно, да вдруг молва врет? По тому, друзья сидели тихо, костра не разводили, шума не поднимали; шепотом договаривались, как бы миновать узкоглазую напасть. Они еще с реки приметили высокие стены шлюза. Шесть черных плит-дверей перегородили поток от берега до берега. Створки стояли приоткрытыми. Вода вблизи них вспенивалась и вливалась в створ со страшной скоростью.
По правде сказать, ни фига бы они сами не рассмотрели, Руслик рассказал. Они с Сергеем только и увидели шесть косых плоскостей, разделенных узкими просветами. Если под водой существовал электропривод, а он наверняка там был, створки в любой момент могли захлопнуться. Дело не в том. Даже в открытые ворота плоту не войти.
Ничего не оставалось, как загнать посудину в тихую заводь, и затаиться. Даже на бережок выбираться не стали. Мало ли какая нечисть в травке пасется. Отвыкли. Илью передернуло и тут же окатило страхом: действительно, отвыкли. Или привыкли?
Тьфу! Хватит копаться в собственных ощущениях. Что прилично рефлексирующему интеллигенту, неприлично бродяге-смертнику.
— Я пройду, как только стемнеет, — зашептал Руслан. — Проберусь к ним, поищу обход, дорожку… Вы за меня не бойтесь.
После отпора диким сынкам, после того как Руслик в очередной раз отлежался — чуть не сутки — только-только ожил. И уже рвется белым днем идти в разведку. Бдительный Углов схватил его за руку.
— Да не увидят меня, — виновато оправдывался Руслан.
— Уймись. Сиди и жди ночи.
— Не тревожься так.
— Сиди.
— Они не могут меня увидеть.
— Почему?
— Я не знаю, как объяснить. Такое состояние: я — есть, но меня, как будто, нет. Чуть быстрее, или чуть медленнее…
— Ни хрена не понятно. Но я тебя добром прошу, не рыпайся, подожди ночи. Мне так спокойнее будет.
Руслик притих, глядя на берег глазами голодной собаки, которой принесли миску костей, а она вынуждена, для забавы по команде хозяина таскать поноску — тоска вперемешку с азартом.
— О чем он толковал? — спросил Сергей, когда Руслан таки вырвался из-под его опеки и исчез в сумерках.
— Спроси чего попроще. Думаю, в трех словах пытался объяснить, как стать невидимкой.
— Угу, — отозвался Углов.
— Ты об этом и раньше догадывался?
— Он как-то пытался объяснить, да ему слов не хватило, а мне тямы. Сюда бы моего братца… Тьфу, ляпнул сдуру! Никому сюда не надо. Веришь, нет — врагу не пожелаю.
— Кто бы не поверил…
— Разговорчивый стал! — то ли осуждающе, то ли одобрительно пробурчал Углов, — Так, глядишь, еще человек из тебя получится.
— Кому это здесь надо?
— То-то и оно. Все приходит, в конце концов, только приходит почему-то поздно, когда тебе оно уже до лампочки.
В голосе Сергея внезапно проклюнулась столь лютая тоска, что Илья испугался. Видеть Углова в таком состоянии, пока не доводилось. Лучше бы матерился, или кулаком приложил. Илье стало стыдно, что больше за себя испугался. Жил-был рядом несгибаемый, прочный как скала, человек и вдруг ни с того, ни с сего начал заваливаться подмытым глиняным колоссом. И не укрыться уже за ним от злых, Дитовских ветров.
Ой, мозгляк-то вы, Илья Николаевич!
Но, прорвавшаяся слабина, так же быстро убралось — не нащупаешь, не ухватишь. Сергей подобрался.
Кусты у самой воды шевелились. Углов удобнее перехватил весло. Засопожный нож и так всегда под рукой. Илья ближе подтянул тяжелую гребь.
Руслан вышел совсем не там, где шевелились кусты, проявившись в темноте, как негатив.
— Кто с тобой? — рявкнул Углов.
— Никого.
— Кусты шуршали.
— Это я сам немного промахнулся. Пришлось возвращаться, обходить баньян.
— Баньян, бля! Я ж тебя пришить мог! — Серега не на шутку озлился.
Руслик перешагнул через бортик, плот заплескался. Привставший на одно колено, Сергей чуть не плюхнулся за борт. Некоторое время над речкой летели тихие матюги.
— Что разведал? — наконец спросил Углов, деловым тоном. Илью всегда брала оторопь, от его способности, переходить от крайней степени раздражения к полной эмоциональной неподвижности. Актер из погорелого театра, мать его!
— Мост с этой стороны на ночь не убрали.
— Страх потеряли узкоглазые. Дальше?
— За мостиком, если немного пройти по кустам, начинается склон холма. Там тропа. Только…
— Чего мнешься?
— Система… ловушки.
— Ты видел?
— Я чувствую. Там можно пройти, но не плохо бы разведать еще раз. Мне пришлось вернуться с полдороги.
Оживленная поначалу речь Руслана стала отрывистой и косноязычной. Сергей порывался расспрашивать дальше. Илья его остановил:
— Пусть посидит. Не торопи. Он сам все вспомнит и расскажет. Да?
Парень коротко кивнул и уселся в свою любимую позу — лбом в коленки. Просидел так, заерзал, потом заговорил:
— Тропа уходит к двери в подземный ход.
— Повезло! — вскинулся Сергей, Илья опять его придержал, испугавшись, что сбитый с мысли Руслан зазбоит. Но запал еще не кончился.