Углов достал из-за голенища плоское, короткое почти без рукояти лезвие. Лепесток привычно лег в ладонь. Такому способу дознания не могла помешать ни какая решетка. Но старик, паче чаяния, не испугался, наоборот, расхохотался издевательским, каркающим смехом. А когда просмеялся, резво как молодой вскочил, задрал рубаху и выставил гостям тощий, голый зад:
— Поцелуй меня в гузно! Если попадешь!
Железный лепесток вместе с кистью двинулся вперед, но движению помешал Руслан:
— Нельзя!
Пожалуй, Илья в первый раз слышал, как парень кричит. Сергей обернулся. Илье показалось, тот сейчас кинется на Руслика. Но Углов как всегда не оправдал. Отшатнулся, руку с ножом спрятал за спину.
— Зачем ты меня остановил? — вопрос прозвучал не зло, скорее, с досадой.
— Здесь другие физические законы, — сообразил Илья. — Да, Руслик? — Тот кивнул. — Кинешь нож, а он к тебе же и вернется или к кому-нибудь из нас.
Илья еще говорил, а Сергей уже развернулся к хозяину дома:
— Прощевай, почтенный. Увидимся.
Тот оправился, встал во весь рост у стола. Ладонь — на недописанном листе. Статуя. Памятник! А гости попятились, не решаясь показывать спины. Даже Сергей.
Хозяин проследил за их маневром и, когда люди вышли за порог, крикнул:
— От вас завтра уже ничего не останется. Завтра! Сегодня ночь праздника, все перепились, иначе вы и шагу бы не ступили в Джудекке. Гуляйте, пока не рассветет, а там — котел. Слышишь, Шрам?
— Сергей дернулся.
— Я и второго узнал. Носатый, худой, черный — хирург. Гаслан обещал его сюда на веревке притащить и заставить работать. Ну, Гаслан — известный дурак. И про выродка говорили. Всю вашу компанию утром схватят. А пока гуляйте. Дышите.
На улице обдало влажным ветром. В воздухе присутствовала близость огромной, воды. Выйти бы сейчас к берегу и хоть на досточке, только — подальше… Ага, а рядом пристроится Большая местная Достопримечательность и проводит прямехонько к себе в желудок.
Они, не сговариваясь, повернули на встречу ночному бризу.
Руслан как никогда выбился в лидеры. Но, когда компания вывернула из узких переулков на площадь, выяснилось, что дорога к морю перекрыта. Перед ними встала еще одна стена поменьше: с бойницами по верху, с массивным замковым зданием. Между зубцами крепостной стены горели факела, мелькали силуэты дозорных. Стена охранялась.
Люди устало опустились на землю. В безлюдной, беспросветной ночи ничего не оставалось, кроме как сесть у края надежды и ждать рассвета.
— Ты чего к морю побежал? — устало спросил Сергей Руслана, впрочем, кажется, не надеясь на ответ. Но тот отозвался:
— Если у пирса лежит хоть одна черепаха, мы бы ушли.
— Куда?
— Отсюда.
Илья с ним согласился. Главное — отсюда. Куда, в сущности, значения не имеет. Так вдруг потянуло вырваться из смрадного города, из лабиринта, в котором блуждал уже так долго. Сколько? Он задумался над протяженностью времени и понял, что не понимает, сколько его прошло с проявления. Полгода? Год? Три? Бродил чего-то. Искал кого-то… Дошел до ручки, и сейчас хочет одного — вырваться. Пусть та земля будет совсем чужой. Абсолютную чуждость будет легче принять, нежели, похожую на родной мир, злую карикатуру — жизнь города Дита. Осознание и сожаление придавили, заставили стонать и корчиться. Встрянь сейчас в его терзания Углов — убил бы друга. Но тот сидел понурясь, даже на стену не смотрел.
Но, долго маяться от пустых мечтаний, было не с руки. Того и гляди, набегут, и в соответствии с прогнозом благообразного старца, утащат на правеж. От тутошних, пожалуй, каторгой не отделаешься, пристроят в котел, клювом щелкнуть не успеешь. Как только проползла тихой змейкой эта мысль, Илья загнал тоску-печаль подальше, и первым поднялся на ноги. Мешок привычно лег на плечи. Он еще пободается. Один ли, с ними ли вместе — не важно. Затеряться можно не только в большом городе или сельве. Вон сколько улочек. Ну и что, что в них по два три дома, важно: залечь и оглядеться.
Только хотел предложить свой план, как весенним медведем завозился Углов; встал, начал трясти мешок, укладывая пожитки ровнее. Руслика пришлось поднимать вдвоем.
— Идти сможешь? — Сергей уже взвалил на плечи оба мешка.
— Куда?
— Сховаемся. Спрячемся пока. Дальше — видно будет. Нет таких крепостей, куда бы, ни проник русский мужик, если его не пускают с парадного хода.
— Я не русский.
— На мне поедешь. Проползем. А Илюшка следы заметать будет.
И в очередной раз отлегло. Даже если ему не вырваться, не уйти — рядом люди, с которыми можно жить. Не посторонние, не случайные — те, кто нужен тебе и кому нужен ты. Пожалуй, в той давней, нормальной жизни таких было… А может, и не было?
Они свернули в первый попавшийся переулок, миновали три дома в курчавой зелени, прошли в короткий тупичок, и — о диво — опять освещенная, распахнутая дверь.
Ученые уже! Но тихо убраться не удалось. На пороге показался хозяин и заголосил на всю округу:
— Да, какие гости у нас! Проходите скорее. Все у меня есть: и одежда, и еда, и вино, и травка, если желаете. Если имеете, на что менять — не пожалеете!