Кольцевой маршрут

— Остов кирпичного здания, изъеденный чёрным грибком. Медные буквы «Jedem das Seine». Тусклый и бледный свет преисподней, отражающий распорядок земного быта: сильные снабжены куском хлеба и карабином, слабые… но о слабых мы умолчим. Нет, Эрих! Ты ничего не видел. Ты улыбнулся, помогая ничему собрать ничто — глупая щедрость или щедрая глупость? Когда ты сказал «Хольцгамме»…

— Сказал?

— О, ты рассказал многое!

Он рассмеялся, полностью довольный собой.

По моей коже пробежали мурашки.

— Чай?

— Именно. Ты говорил, а я слушал. Поразительно! На необитаемом острове обнаружился ещё один человек. Я бы не причинил тебе зла, Эрих. Всего одна капля — и мир становился целым. Вкус мёда и пумперникеля, толчея на Кудамме, звон бокалов и «юнге-шоу» в квартале Бузи… Ты рассказал мне о своей первой любви — её звали Грита, веснушчатая, с высокой грудью и копной золотых волос. А та крестьяночка? Та, что ты изнасиловал в Брославе с дружками-полчанами? Ах, эта романтика жухлого сена… Ты рассказал мне много о чём ещё. И разве я не внимал тебе как причастию?

— Больной ты мудила!

— Heimatlos, Эрих, — ты сам назвал это слово, его нет в транслингве, языке, начисто отрицающем прошлое. Но ты знаешь: мир — это язык, границы отечества — это границы сердца. Я вовсе не одинок. Всё, что я делаю, мог бы делать и ты, — типовую работу Творца, берущего в руки скальпель и мастерок, чтобы признать: «Тяп-ляп, но я умею и лучше».

— Лучше — что? Потрошить беременных?

— А почему нет?

Кунц посмотрел на меня с лёгкой жалостью.

— Каждый делает, что может. Не я заставлял этих белокурых дур идти против природы. Ты тоже увяз по горлышко, schatz. Один раз, а потом и второй. О чём ты думал? Если каждый будет плевать в колодец, вода покроется пеной.

— Чушь!

— Может быть. Может, ты и прав. Как тот венский еврейчик, что обвертел землю на отростке Приапа и получил свои тридцать сребреников. Страсть не нуждается в оправдании…

— Да.

Я закрыл глаза.

Красный свет. Щебетание солнца.

— Месяц назад ты убил Ирму Бригельрих, — хрипло выдавил я. — После — Лени и малышку Дафну. А Франхен ты присмотрел до или после ярмарки? Наверное, до. Она была так напугана, что не могла довериться никому, кроме тебя. Ведь парикмахер не в счёт. Тем более, если он фармацевт, то есть практически доктор. Хотя ни хрена ты не доктор!

— Они доверяют, — согласился Кунц. — Волосы. Ногти. Знал бы ты, чем они делятся со мной в тишине. Ведь и ты поверил настолько, что пришёл безоружным.

Да уж. Этой глупости нет оправданий.

Полуоткрытая дверь амбара меня нервировала. Птицы в ельнике испускали резкие звуки, похожие на женские крики. От мяуканья пересмешника я вздрогнул, и человек напротив издал остерегающий и сочувственный свист:

— Тише, Эрих. Тише…

— Она жива?

— Выпей, — сказал он, — и всё узнаешь. Это не яд.

— А что?

— Мой особый рецепт. Ты уснёшь, и я перенесу тебя в тихое, укромное место, где мы наговоримся вдосталь. А потом я позволю тебе отдохнуть. Давай же, Эрих! Это законы вежливости. Не заставляй меня их нарушать. Просто возьми чашку и выпей.

Кунц или Фолькрат — конечно же, Фолькрат! — целился мне в живот. Даже не видя, я знал, что он улыбается, в окружении мёртвых, что стояли за нами, толпились вокруг, защищая от перемен, которые никто из нас не приветствовал. Странно, что здесь отсутствовал Полли. Круг бы замкнулся, и мы бы составили партию в путц.

Я открыл глаза.

На маслянистой поверхности чая плавало чёрное солнце.

— Ладно, — сказал я. — Твоё здоровье!

И сделал первый глоток.

____________________________

[1] Яблоко или путц (от нем. Putz — очистка) — вариант ясса для 3 или 5 человек. В нём нет команд, каждый играет сам за себя.

Глава 19. Партия на троих

— Вообще-то ты мог бы быть мне благодарен, — сказал Фолькрат.

В его голосе прозвучала обида.

Он сидел мягко, слегка сутулясь, чего не позволял себе в аптекарской. Расстегнутый ворот рубахи открывал худые ключицы, а запястья, выглядывающие из клетчатой фланели, выглядели одновременно хрупкими и костистыми. Теперь он не был ни фармацевтом, ни парикмахером. Если я — гном-золотоискатель, то меня сторожил пасечник, затерявшийся в беспредельности.

— За что? — лениво спросил я.

Солнце пригревало. По телу распространялось тепло — от желудка и выше, а голова казалась наполненной воздухом.

— За жену. Rassenschande. Только подумай, каким мог бы быть этот ребенок.

— Мальчиком, — предположил я. — Или девочкой?

— Юморист.

— Но она жива? — уточнил я.

— Пока да, — признал Фолькрат. — Я не умею работать быстро. Второпях. Сначала мне нужно было поймать тебя. Кто знает, может, после процедуры она даже выживет. Эти смуглые вообще очень живучие.

— Зачем ты…

Язык заплетался, но он понял.

— Каждый возделывает свой сад. Когда я сюда приехал, здесь не было ни одного сорняка. А что теперь?

— Н-ну…