Кольцо Анахиты

[1] Второй сын короля по традиции носит титул герцога Йоркского (старший – принца Уэльского)

23. Ученик художника

1541 год

Двенадцать рождественских дней кажутся мне волшебным сном. Точнее, последними мгновениями волшебного сна, когда уже понимаешь, что просыпаешься, но все еще остаешься в сказочном мире. Кругом царит радость, мир и любовь. Генрих пригласил на праздник Анну Клевскую, дочерей Марию и Елизавету. Улыбки, подарки, музыка, танцы. Но я чувствую: что-то должно произойти…

Роджера уже нет при дворе – он вернулся домой перед Новым годом, когда умер маленький Эдвард. Миртл так и не оправилась окончательно после его рождения, поэтому о наследнике им остается только мечтать. Теперь брат ненавидит меня еще сильнее, а отец снова занялся поиском жениха. Я испытываю странное ощущение – как будто затянуло в водоворот, откуда уже не выбраться.

Екатерина с каждым бесплодным месяцем становится все раздражительнее и капризнее. Генрих по-прежнему влюблен в нее и не замечает, как жадно смотрит эта маленькая потаскушка на всех более-менее интересных мужчин, а больше всех – на Томаса Калпепера. У Джейн Болейн горят глаза, но со мной она больше своими тайнами не делится. Зато постоянно шепчется с Норфолком и с Екатериной. Не надо иметь слишком много ума, чтобы понять, на что они рассчитывают: скоро Калпепер окажется в постели королевы, и через какое-то время Генрих будет безумно счастлив, получив долгожданного герцога Йоркского. А больше всех будет довольно семейство Говардов, заимев пусть не главный, но все равно очень важный козырь в своей игре.

Первый день марта. Генрих снова страдает от вскрывшейся язвы и не выходит из своих покоев. Екатерина утром встает с постели с выражением кошки, которая украла и съела большой кусок мяса. В галерее я встречаю Калпепера, и по его лицу, такому же воровато-сытому, понимаю: этой ночью все произошло. У меня нет сомнений: безрассудная королева окончит свои дни так же, как и ее кузина, – на плахе. Когда? Как только король узнает – а он непременно узнает. Уж слишком много у Говардов врагов.

Королева зовет фрейлин составить ей компанию – Гольбейн пришел писать ее портрет. Хотя Генрих и грозился повесить придворного художника после истории с портретом Анны Клевской, но все же простил, узнав, что в произошедшем не было его вины.

Гольбейн хмурится: Екатерина никак не желает сидеть смирно. После бурно проведенной ночи она переполнена чувствами. Похоже, ее так и распирает желание рассказать о случившемся всему свету, но она сдерживается из последних сил, понимая, что погубит себя. Джейн вышивает в углу, смирно потупив глаза, в которых прячется хитрая лиса.

Странно, но возбуждение Екатерины передается мне. В комнате словно не хватает воздуха. Я безотчетно кручу на пальце кольцо, и мне кажется, что звезда мерцает, становясь то ярче, то бледнее. Кружится голова, в ушах звенит. Я встаю, иду к двери и в коридоре сталкиваюсь с мужчиной в немецком платье. Взглянув на его лицо, я шепчу: «Джон…» и сползаю по стене, теряя сознание.

Когда я открываю глаза, он рядом, стоя на коленях, поддерживает мою голову. Не призрак, нет. Живой мужчина, очень похожий на Джона, только лет на пять старше. Такой, каким Джон, наверно, был бы сейчас.

– Кто вы? – шепчу я.

– Ученик мастера Гольбейна, Мартин Кнауф.

– Что-то вы слишком стары для ученика, – бормочу я, пока он помогает мне подняться на ноги.

– Проводить вас в ваши покои, миледи? – спрашивает Кнауф, не обращая внимания на мои слова.

Я прошу Джейн, выглянувшую на шум, передать Екатерине, что мне стало дурно. Мы с Кнауфом идем по коридорам, он поддерживает меня под руку, по которой от его прикосновения разливается жгучее тепло. У своей комнаты я останавливаюсь.

– Позвольте узнать ваше имя, миледи?

– Леди Маргарет Даннер, – отвечаю я и закрываю за собой дверь.

День я провожу в постели – лихорадит, по-прежнему кружится голова. Кольцо давит на палец, но я не могу его снять – таким тесным оно стало. К счастью, мое положение дочери графа позволяет иметь отдельную комнату, вряд ли бы я сейчас вытерпела болтливую соседку.

Я стараюсь не думать ни о Джоне, ни о Мартине Кнауфе, но это невозможно. Боль, которая, как мне казалось, давно улеглась, стала лишь легкой грустью и светлым воспоминанием, проснулась вновь. Я не могу сдержать слезы и справиться с неожиданной ненавистью к человеку, который виноват только в том, что невольно разбудил ее.

Поздно вечером, когда Элис помогла мне умыться и отправилась спать в свой закуток, кто-то тихо стучит в дверь. Закутавшись в накидку поверх рубашки, я открываю дверь, уверенная, что это Джейн или еще кто-то из фрейлин. Но за дверью стоит Мартин Кнауф.

– Простите, миледи, я только хотел узнать, как ваше здоровье, – шепотом говорит он.

– Все хорошо, – отвечаю я, оглядывая темный коридор.

– Не беспокойтесь, меня никто не видел.

– Но, возможно, слышал. Или слышит – прямо сейчас.

– Могу я войти? – спрашивает Кнауф.

– Зачем?

– Хочу узнать кое-что, если позволите.