Кольцо Фрейи

Кнут немного подумал. Он него хотят клятвы, что Кнютлинги больше не станут посягать на Южный Йотланд. Но права на него переданы Гунхильде вместе с Кольцом Фрейи, и теперь только она может передать их кому-то еще – как мужу, так и отцу с братом. А ведь ее выбор еще неизвестен. Кнут не говорил с ней об этом, но верил, что невеста, став женой, предпочтет отдать владение мужу и сделать наследством собственных будущих детей, а не племянников, к тому же двоюродных. Возможно, Кнютлинги еще ничего не потеряют. А вот добиться, чтобы Эймунд дал клятву взять Ингер в законные жены, было необходимо, иначе никакие владения не возместят урона родовой чести. Так почему бы ему не пообещать, что Кнютлинги не станут посягать на фьорд Сле военной силой? Без согласия Гунхильды и без Кольца Фрейи права Инглингов немногого стоят.

– Я согласен! – Кнут уверенно кивнул. – Пусть будет так. Я дам обет от имени моего рода не посягать военной силой на ваши владения в Южном Йотланде, а вы заключите по закону помолвку Эймунда с моей сестрой, и чтобы свадьбы была справлена на осенних пирах.

– Вот замечательно! – с искренним воодушевлением воскликнул Атли. – Мы заключим помолвку сегодня же, мы устроим пир! Мы пригласим и Бьёрна конунга – может, он и не приедет из-за нездоровья, но вы не должны обижаться, он старый человек. Однако пригласить его необходимо, ведь речь идет о союзе двух королевских родов, и должно быть как можно больше почетных свидетелей.

– Мы пригласим его! – кивнул Эймунд. – Ведь все мы – ветви одного древнего рода, потомки Одина.

Атли сделал знак, чтобы вновь подали большой рог, окованный серебром и наполненный свежим пивом. Олав конунг встал, огладил свои седеющие, но длинные рыжие усы и привычным движением поднял рог. Некоторые из гостей едва заметно поморщились, ожидая долгой и выспренней речи. И он не разочаровал их:

– Давно уже между родами Инглингов и Кнютлингов тлеет вражда. Еще в те годы, когда дед мой Олав Старый привел свои корабли из Свеаланда и шелковые их паруса покрывали собой все море…

Тут Олав принялся перечислять родню, вспоминать предания о прадедах, мельком коснулся старинных ссор и обид, которые теперь готов был великодушно предать забвению; то и дело он отвлекался, следуя за прихотливым течением собственной мысли, и начинал рассказывать о делах и подвигах своей молодости. Окончательно запутавшись и забыв, с чего начал, он тряхнул лысеющей головой, словно отгоняя лишние мысли, имеющие привычку некстати ее осаждать, и завершил речь, на что уже никто не надеялся:

– Так вот, я хочу поднять этот рог за то, чтобы наши ссоры закончились и Светлые Асы даровали нам мир и благоденствие!

Слушатели облегченно перевели дух и закивали, поднимая чаши и кубки. Олав отпил из рога и передал его Кнуту.

– Я призываю в свидетели асов и ванов, – начал тот, поднявшись, – наших божественных предков, что не стану посягать военной силой на Южный Йотланд и вик Хейдабьор, владение Инглингов, при условии, что сегодня будет заключена помолвка между Эймундом сыном Олава и моей сестрой, Ингер дочерью Горма. Прошу быть свидетелями также всех знатных и свободных людей, присутствующих здесь, а если нарушу я клятву, то пусть поразит меня мой меч!

С этими словами он свободной рукой по половины вытянул из ножен меч, висевший на перевязи у пояса; это было замечательное оружие, с ножнами, отделанными узорной бронзой, с крупной мозаичной бусиной в рукояти. Потом он отпил из рога и хотел передать его Эймунду; тот уже поднялся и открыл было рот, собираясь тоже сказать что-то подобающее случаю, но ему помешал голос, донесшийся из дальнего конца помещения, где среди менее почетных гостей сидели люди Олава:

– А откуда у тебя, Кнут сын Горма, этот меч?

Кнут замер, протянув рог Эймунду, Эймунд замер, протянув руки за рогом, и все в доме обернулись на говорящего.

Недаром есть пословица, что каков конунг, такова и дружина, по вождю и шлем. Дружина у Олава Красноречивого была ему поди стать. На людей, которые плохо его знали, он обычно производил самое лучшее впечатление, ибо был представителен внешне, общителен, дружелюбен и всегда очень хорошо относился к слабым, к тому, кто зависел от него и нуждался в нем. Оказывая покровительство таким людям, он чувствовал себя могучим и щедрым героем сказаний. Качества, что и говорить, похвальные, но увы, их почти сводила на нет другая его особенность: как он любил тех, кто от него зависел, так не мог терпеть людей сильных и самостоятельных. Им он не мог оказывать покровительство, ибо они в нем не нуждались, и потому их присутствие было вечной угрозой его самолюбию. Вследствие этого жизненный путь Олава Красноречивого пролегал среди неурядиц и ссор; с хёвдингами Южного Йотланда, с наиболее прославленными и сильными воинами своей дружины он постоянно был в натянутых отношениях, почти ни по какому вопросу не мог прийти к согласию с тингом. Зрелые воины рано или поздно покидали Олава, и с ним оставались только те, кому было некуда уйти, но чья преданность именно поэтому стоила недорого.