Через час пожилую мать Хильды доставили во дворец и бросили в подвал по приказу Фредегонды, поклявшейся любой ценой вырвать у нее признание. «Я сама это сделаю», – прошептала королева и спустилась в подвал. Несчастную уже привязали к козлам, возле которых стояла жаровня с дымившимися углями. Один из палачей, накаливавший докрасна железный прут, взглянул на королеву:
– Это хлипкая старуха. Она долго не выдержит.
– Я сама с ней поговорю. – Королева надела толстые рукавицы, позволявшие держать раскаленное железо, и, подняв прут, поводила им перед лицом женщины. Та в ужасе отпрянула и заплакала.
– Тебе лучше признаться в колдовстве, и тогда ты избежишь мучений, – предупредила ее Фредегонда. С орудием пыток в руках она была страшна.
Старуха зарыдала:
– Клянусь, я ничего не делала. Кто-то оболгал меня.
Королева оскалила зубы, белой полосой прибоя выделявшиеся на искаженном лице.
– Я знаю, что твоя дочь была в сговоре с моим пасынком Хлодвигом.
Несчастная дернулась, но толстые веревки крепко держали тело.
– Значит, ты не хочешь признаться. – Фредегонда дотронулась прутом до ее обнаженной руки, и раскаленное железо оставило след на морщинистой коже. Старуха истошно закричала.
– Говори, говори! – Не обращая внимания на ее вопли, королева жгла несчастную, с каким-то дьявольским наслаждением вдыхала запах горелой кожи. Вскоре женщина, признавшись в колдовстве, потеряла сознание.
…Хлодвига и Хильду вытащили из постели герцоги Дезидерий и Бобон, похожие друг на друга и напоминавшие стареющих гладиаторов, и связали так быстро, что парочка опомнилась только в подвале виллы Нуази-ле-Гран. Когда принц увидел Фредегонду, худую, с запавшими глазами, в белом одеянии, больше напоминавшую привидение, чем королеву Нейстрии, ему стало по-настоящему страшно. Все честолюбивые мечты, лелеемые им на отцовской вилле в объятиях Хильды после получения кольца, сами собой улетучились, и в голове, как бабочка, билась только одна мысль – остаться в живых. Королева подняла прут, сознавая, что ей доставляет наслаждение приносить боль другим.
– Признаешься ли ты, мерзкий ублюдок, что погубил моих детей при помощи колдовства? – спросила она, снова положив прут на угли, чтобы он раскалился докрасна. Хлодвиг помотал головой: в его серых глазах стоял ужас.
– Что ты такое говоришь? Я не занимаюсь колдовством, в отличие от тебя.
Она приподняла волосы с плеч: