Кольцо Либмана

Я шел по черной, как бархат, улице, слушая звук собственных шагов, звонких, как щелканье бича по стенам, и наконец вышел на площадь. Здание с колоннами распахнуло двери и стало медленно выпускать публику: освещенные бледными пучками света, из театра на улицу потянулись какие-то призраки в длиннополых пальто, местные горожане и иностранцы. Странно, что я не замечал эту площадь раньше. Видеть и воспринимать — это совсем разные вещи. Человеческий мозг — до сих пор не исследованный до конца конгломерат крошечных мышц и нервных каналов, в слаженном действии которого каждую минуту может возникнуть сбой. Это я узнал от доктора Дюка, он всегда был готов сочетать лечение с просвещением. Я рассказал ему про «хоп-хе-хе» моего отца, и он все добросовестно записал своей мраморной ручкой, той самой, которой он обычно выписывает счета. Эти врачи — все мошенники и проходимцы, вот что я усек. Посредине площади в окружении деревьев высится памятник. У этого бронзового Ленина не только развевающиеся полы пальто, но и вполне приличная курчавая башка. Симпатичный был в молодости чувак. Я сильно прибавил шагу, мостовая под моими ногами стала уходить назад, сверкая золотом, как шкурка свежей копченой скумбрии.

«Стройная брюнетка», — неотступно стучало у меня в голове. И как это могло прийти в голову этому бельгийцу? Не считая той шлюхи, этой чертовой Сони, которая… Ох, только бы не свихнуться! Ничего, все еще уляжется, времени полно! Дворцы, колонны, купеческие особняки, изукрашенные мосты… Есть ли еще что-нибудь выпить..?

Я понимаю, что перескакиваю, рассказываю то про одно, то про другое, но такова уж моя повесть и, кроме того, хронология — это для идиотов. То, что я сейчас собираюсь вам рассказать, произошло дня через три после той прогулки. Я провел все это время в своем кресле у окна, сложив руки на коленях и пялясь на кишащий курортниками пляж. Ветер продолжать дуть с востока. Так я и сидел, пока мне не стало совсем тошно, и тогда я резко задернул шторы.

— Фу, господин Либман! — возмутилась Лидия, которая не разрешала называть себя медсестрой. Она считалась социальным работником, но мне кажется, она была обыкновенная медсестра. По крайней мере, так она выглядела. И так пахла — мочой и старой ливерной колбасой. — На улице чудесная летняя погода, а вы задернули шторы!

И с этими словами она опять их отдернула.

— Вы только посмотрите, как весело! Дети играют с надувными шарами. Видите корабли на море? Это начало регаты.

— Ненавижу веселье, — мрачно пробурчал я в ответ, хоть это была и неправда.

Просто у меня стояли перед глазами те агрессивные индейцы с нудистского пляжа и потом долгие часы напролет я размышлял над словами моей жены.

Шея до сих пор болела. Я получил обезболивающие таблетки. На любой случай в Бад-Отеле были припасены таблетки. Если раз не сработал желудок, пожалуйста, таблетки. Одну ночь не поспал — таблетки. В другой раз спал, но рано проснулся — таблетки. Однажды я забыл принять таблетки, просто забыл, и все. «Пожалуйста, примите вот это, — сказала замаскированная медсестра Лидия, — таблетки от забывчивости, от них ваши мысли прояснятся».

Но мои мысли и так прозрачны, как хрусталь или как звездный дым, — в этом-то вся проблема. Я помню абсолютно все. Свой первый школьный день и то, как мой отец вернулся из тюрьмы и в первый же вечер принялся доставать на кухне мою мать (и это после того, как он часами рассказывал, время от времени лихо восклицая «Хоп-хе-хе!»); даже обстоятельства, предшествовавшие моему первому эротическому сну, я помню наизусть. Так что радуйтесь, господа врачи, и записывайте мои первые сопутствующие обстоятельства!

Дня через четыре установился антициклон. Городок 3* снова опустел, Северное море превратилось в бурлящий океан голубовато-белой и серой пены, на пляже не осталось ни души, но только мне снова пришла охота пойти размяться в сторону Ноордвейка, как зазвонил телефон. Это было… Черт, что бы это значило?… Ну вот, опять погас свет… Погодите-погодите… Дежурная по этажу… Какой там номер у этой самой Иры?

5

Итак, телефон трещал, а такое случается нечасто. Моей первой мыслью была мама, с мамой что-то случилось! Но с мамой ничего особенного не случилось. С тех пор как она вдруг ни с того, ни с сего превратилась в растение, я ее больше не видел. Не мог переносить это зрелище интеллектуально.

— Янтье, — зазвучал в трубке оживленный голос, — как твои дела?

Мой собеседник от кого-то узнал, что я переехал на набережную.

— Ты что, выиграл приз в лотерею?