Читаем Кольцо Либмана полностью

— У нас уже две недели вся торговля стоит, — жаловался Ханс.

Мне он чем-то понравился. Как классно он пил! То и дело слизывал пену со своего стакана с пивом и потом начал жадно мешать его с водкой, опрокидывал одну за другой рюмочки, которые, братски подмигивая, выстроились перед ним в ряд.

— Пока не стабилизируется рубль, — продолжал он, — я не продам в этой стране ни единой картофелины, ни одного яблока или груши.

— А каким родом деятельности, если позволите, занимаетесь вы?

Я сделал глоток пива, посмотрел на него улыбаясь и подумал: «Янтье, на улице холодает. Если так будет продолжаться, то придется тебе скоро подумать о зимнем пальто».

— Дайте-ка я угадаю, — не дожидаясь ответа, сказал экспортер, в очередной раз делая жаркую затяжку от сигареты. — Вы представляете в России фонды Брюсселя, в качестве временного консультанта, не так ли?

— Верно, — сказал я, надеясь таким образом побыстрей от него отделаться.

— Странно, ведь все проекты «Тасис» обычно проходят через консульство, — почему-то фальцетом вставил лимбуржец.

Он вопросительно посмотрел на меня, желая знать, давно ли я здесь. Я задумался и потом наобум ответил:

— Больше недели.

— Погодите-погодите, — засуетился бельгиец, которого после рюмки текиллы с четвертью лимона и щепоткой соли изрядно разобрало, — я вас видел здесь недели три назад в обществе высокой брюнетки. Надо будет как-нибудь полистать дневники ваших учениц, господин учитель.

И после этого мои сотрапезники, все, за исключением лимбуржца, принялись трепаться о женщинах. Вначале о женщинах вообще, затем о русских в частности. И в этом деле Ханс оказался чемпионом. Mein Lieber,[6] над столом, полуобнаженные, с горящими глазами и в самых соблазнительных позах, закружились Тани, Наташи и Милы.

Торговец фруктами и овощами в какой-то момент крепко прижал к груди две опустевшие рюмки из-под водки и обвел всех сидящих за столом торжествующим взглядом. Лимбуржец прыснул от смеха. Я подумал: «Еще одна рюмка, и ему крышка, он уже не выживет.» Я спросил его, что он, молодой человек, которому едва исполнилось двадцать пять лет, делает в этом городе. В ответ он сказал:

— Я здесь во имя культуры.

— Ага, понятно, — кивнул я.

После Ханса пришла очередь бельгийца рассказывать.

«Я уехал из Фландрии больше восемнадцати лет назад, — доверительным тоном поведал нам он с черепашьим прищуром, — и вот что за эти годы я усек: большинство народу пересекает границу из любийских соображений». Кстати, а есть ли такое слово, «любийский»? Звучит во всяком случае некисло. «А ты, господин Либман… — Шесть блестящих как бильярдные шары голов развернулось в мою сторону. — По тебе не скажешь, чтобы ты давал цветочкам засохнуть на корню!».

Меня вдруг осенила гениальная мысль: пора сматываться. Ну и дымина здесь, ну и вонь! Коротко стриженные, под младенцев, фрицы, все в испарине, до этого флиртовавшие с тремя девицами в кожаных брюках, вдруг затянули песню. Ну все, хватит, с меня довольно, на фиг этот дорогой притон. Да, пора отсюда бежать! Лимбуржец вдруг изменился в лице, как кальмар и, прикрывая рукой рот, скрылся в туалете.

— Братцы, — вставая с места и кашляя, сказал я, — сколько я вам должен? Мне пора идти, что-то стало слишком душно. Завтра рано утром я жду звонка из Брюсселя.

Ханс, в очередной раз слабой рукой делая знак официантке, спросил, в каком отеле я остановился.

— В «Астории» или, может быть, неподалеку, за углом в «Европе»?

— В гостинице «Октябрьская», — ответил я.

— Как это, в «Октябрьской»? — потрясенно переспросил экспортер. — Что это вдруг случилось с Брюсселем? В этот советский тараканник я не поселил бы даже свою тещу. Господа, за этот круг спиртного плачу я. Господин Либман, будьте осторожны, смотрите в оба: прямо за порогом глубокий канал, и в нем ледяная вода.


Был чудесный осенний вечер: понизу курился туман, наверху, в чертогах небожителей, было ясно. Я бросил взгляд на часы на гранитном здании банка (Б-А-Н-К-Ъ — разобрать было нетрудно). Они показывали без пяти двенадцать, очевидно, были сломаны — днем медные стрелки находились точно в таком же положении. «Проекты „Тасис“» — это надо запомнить. Во всяком случае звучит солидно.

Жаль, что я примчался сюда сломя голову, даже не подготовившись как следует. Кроме истории, которая произошла с последним царем и его семьей, я практически ничего не знаю об этой стране. Книги для меня всегда выбирала моя жена. Она покупала множество англо-саксонских авторов, иногда что-нибудь из Мопассана, вообще мне кажется, что в области литературы ничего не придумано лучше увлекательных историй сэра Конан Дойля. Книги немецких авторов, которые достались мне в наследство от моего отца, переплетенные в красивую желтую телячью кожу, Эва сразу после нашей свадьбы отправила на чердак…

А что это у меня на пути за храм? Ах да, та самая леденцовая церковь. Выходит, на этом месте был убит царь или все-таки нет?

Перейти на страницу:

Все книги серии Евро

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Я хочу быть тобой
Я хочу быть тобой

— Зайка! — я бросаюсь к ней, — что случилось? Племяшка рыдает во весь голос, отворачивается от меня, но я ловлю ее за плечи. Смотрю в зареванные несчастные глаза. — Что случилась, милая? Поговори со мной, пожалуйста. Она всхлипывает и, захлебываясь слезами, стонет: — Я потеряла ребенка. У меня шок. — Как…когда… Я не знала, что ты беременна. — Уже нет, — воет она, впиваясь пальцами в свой плоский живот, — уже нет. Бедная. — Что говорит отец ребенка? Кто он вообще? — Он… — Зайка качает головой и, закусив трясущиеся губы, смотрит мне за спину. Я оборачиваюсь и сердце спотыкается, дает сбой. На пороге стоит мой муж. И у него такое выражение лица, что сомнений нет. Виновен.   История Милы из книги «Я хочу твоего мужа».

Маргарита Дюжева

Современные любовные романы / Проза / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Романы