Кольцо Мерлина (ЛП)

«Тогда мы, безусловно, должны это сделать!» – от всей души согласился Гвальхмай, а остальные трое кивнули. Про себя Гвальхмай подумал, что должен увидеть этого папу, который повелевает королями, как слугами. Несомненно, с такой огромной властью и влиянием, папа – тот человек, которому следует рассказать о существовании Алаты. Тогда он, наконец, завершит свою миссию.

Однако для Арнгрима эта новость означала, что, если Византия в такой опасности, он, как варяг, один из самых верных воинов Византии, был далеко от того места, где должен был быть, и чем раньше он вернется на службу, тем лучше.

Поэтому перекресток стал для них местом расставания. Женщины со слезами на глазах обнялись, а мужчины сжали предплечья друг друга по старому римскому обычаю, пережитку их общего римского прошлого, даже если это было чуть больше, чем дух товарищества.

Затем каждый мужчина поцеловал жену другого на прощание, и вскоре обе пары навсегда потеряли друг друга в толпе дворян, священников и вездесущих бедняков.

До Клермона было много утомительных миль, и, хотя Гвальхмай и Кореника достигли города меньше чем через неделю, они оказались в числе последних.

Опоздавшим пешим путешественникам негде было разместиться. Гвальхмай мечтал найти хоть какое-нибудь место под крышей, чтобы Кореника могла поспать. Она выглядела усталой, в пути ее лицо часто искажала гримаса, как будто ей было очень больно, но она это отрицала и шла вровень с самыми быстрыми из паломников. Иногда ему приходилось торопиться, чтобы успеть за ней, такой сильной и выносливой, как будто она все еще обитала в том неутомимом металлическом теле, в котором он впервые ее встретил.

Ему казалось, что она тоже была вовлечена в эту восторженную лихорадку движения, которая охватила все подвижное население Европы ради того, чтобы увидеть и услышать Папу. Воистину, казалось, что вся Европа столпилась в Клермоне.

Гвальхмай купил кусок просмоленного полотна по непомерной цене, и на трех столбах (которые должны были быть покрыты золотом, настолько дорого они стоили) разбил небольшой шатер. Несколько дней они называли его домом. Многие жили хуже, но, похоже, им было все равно.

Наконец пришло время выступления. Папа Урбан поднялся на высокую трибуну, откуда все тысячи собравшихся могли увидеть его маленькую одинокую фигуру. Папа поднял руки, чтобы толпа замолчала.

На каждом углу помоста, лицом к основным точкам компаса, стояло по человеку с кожаным рупором. Другие люди с рупорами были расставлены по линиям в толпе, чтобы уловить то, что произнес Папа, и громогласно повторить, чтобы и другие слушатели могли услышать и передать речь дальше, таким образом, никто из собравшихся не пропустил бы ни слова.

Урбан говорил медленно, с длинными паузами после каждого предложения, чтобы убедиться, что его слова были услышаны даже в самых дальних рядах огромной толпы.

Он начал с осуждения трусости турок и жестокости, с которой они пытали беспомощных паломников. Он продолжил, восхваляя мужество и силу армий христианского мира, их непобедимость, если они объединятся для общего дела. Бороться под знаменем Господа, который умер за них, было самым меньшим из того, что они могли сделать.

Затем он начал упрекать собравшихся за грехи. Обжигающими словами он рассказывал им об опасности, которая угрожала им, когда они потеряли Царствие небесное, до тех пор, пока повсюду в толпе люди не стали валиться на колени и раскаянно бить себя в грудь.

«Но, – гремел он, – никакие грехи не могут быть настолько отвратительными, чтобы их нельзя было бы смыть одной каплей воды из реки Иордан! Нет зла настолько смертоносного, чтобы его нельзя было простить тому, кто поднимает крест и уничтожает неверующих мечом! Успех неизбежен! Слезы и страдания ждут вас, но великой будет и награда! Страданиями тела вы выкупите свои души!

Так идите путем любви к Господу и порвите все связи, которые соединяют вас с местами, которые вы зовете домом! Ибо домов ваших, на самом деле, нет. Для христианина весь мир – это изгнание, и весь мир одновременно его страна. Если вы оставите здесь богатое наследство, еще лучшее наследство ожидает вас на Святой земле. Те, кто умрет, войдут в небесные чертоги, а живые дадут святую клятву перед гробом Господним!

Блаженны те, кто, приняв этот обет, войдет в рай; счастливы те, кто идет на эту битву, ибо они получат свою долю наград!»

Поднялся такой рев, что голоса папы и его трубачей утонули в нем.

«Так хочет Бог! Deus Vult! Так хочет Бог!»

Когда ликование немного утихло, понтифик продолжил. «Конечно, это воля Господа! Пусть эти слова станут вашим боевым кличем, когда вы встретите врага! Вы – солдаты Креста! Несите эти кресты на груди или на плечах как кроваво-красный знак Того, кто умер за спасение ваших душ!»

Когда бушующая толпа рассеялась, она превратилась в трезвую, решительную армию. Еще до того, как день закончился, были сделаны приготовления к походу на Иерусалим. Среди самых трезвых был Гвальхмай.