Кольцо Мерлина (ЛП)

Через некоторое время какой-то цвет вернулся на бледные щеки Кореники, и ей удалось встать.

«Куда вы идете?» – спросила женщина. Гвальхмай и Кореника посмотрели друг на друга. У их планов появилось серьезное препятствие.

Оба понимали, что надо как можно скорее добраться до Рима, если Гвальхмай хочет получить аудиенцию у Папы Римского до того, как все силы и корабли будут направлены в Святую землю. Если он упустит эту крошечную возможность, неизвестно, когда появится следующий шанс. Тем не менее, обоим было ясно, что Кореника не может путешествовать в ее положении.

«Мы приехали сюда как паломники из Клермона, чтобы исполнить обет», – ответил Гвальхмай правдиво. «А сейчас, мы не знаем когда и как, но как можно скорее мы должны быть на пути в Рим».

Женщина внимательно посмотрела на него, потом взглянула на Коренику, поджала губы и покачала головой.

«Пройдет много времени, прежде чем твоя жена снова отправится в паломничество, парень. Я думаю, в следующий раз вы поедете уже втроем. Я спрашивала тебя про срок, любезный, но думаю, что сама знаю. Ты на третьем месяце, верно?»

Кореника избегала смотреть женщине в глаза, но слегка кивнула.

«Я так и думала!» – проворчала женщина. «И этот большой оболтус, у которого в голове нет ничего, кроме желаний и удовольствий, как и все мужчины не хотел обременять себя младенцем, не так ли? Бедная девочка! Держу пари, ты не сказала ему из страха, что он поколотит тебя! Мужчины! Все они одинаковы, все!»

Она свирепо посмотрела на мужа, Гвальхмая и возницу, и все они оробели от ее сурового взгляда и острого языка.

Плечи Кореники дрожали, но не от рыданий. Гвальхмай с нетерпением ждал, что она скажет что-нибудь в его защиту, но она лишь опустила голову, чтобы женщина не могла видеть ее лица.

Он поднял ее за подбородок, чтобы посмотреть ей в глаза, но она мгновенно приняла такое горестное выражение, что ему захотелось ударить ее по-настоящему. Она отшатнулась от него, как будто смертельно испугалась.

Женщина оттолкнула его в сторону рукой, которая больше подошла бы борцу, и прижала девушку к своей огромной груди, откуда Кореника скромно выглядывала на Гвальхмая.

«Тише! Тише, моя голубка! Он не посмеет и пальцем тронуть тебя, пока я рядом», – проворчала она. «Ты поедешь ко мне домой, я уложу тебя на прекрасную кроватку из гусиных перьев, а он может сегодня ночью спать в сарае. Если бы это зависело от меня, он бы ночевал в навозной куче!»

Она вернулась к повозке, забыв произнести молитвы, ради которых приехала в часовню. За все это время ее муж не проронил ни слова, видимо, по старой привычке, и теперь с недоумением переводил взгляд с жены на храм.

Сама женщина не теряла ни времени, ни слов. Она помогла Коренице забраться в повозку, взяла поводья и прикрикнула на старую лошадку. Если бы ее муж не поспешил, то мог бы остаться сзади и шагать домой пешком. Ворча на ходу, он перевалился через задний борт уже движущейся повозки, а Гвальхмай отстал, пока искал мелкую монету, чтобы заплатить вознице за беспокойство.

К тому времени, когда он справился с этим, повозка уже была далеко впереди, а спины трех пассажиров, даже без слов, ясно говорили о том, какого они низкого о нем мнения. Никто из них не оглянулся.

Гвальхмай задумчиво посмотрел на группу стройных ив на берегу ручья. Он вытащил нож и сделал шаг или два в сторону деревьев, затем отбросил эту мысль. Не было времени срезать прут, надо было торопиться, чтобы держать повозку в поле зрения.

Две недели спустя он снова был в пути, на этот раз на юг – но один.

За эти несколько дней здоровье Кореники заметно улучшилось, хотя долгий путь был для нее еще немыслим. Тяжелая лихорадка, которой она заразилась в толпе в Клермоне, быстро стихла, но ослабленное состояние, в котором она находилась, только подчеркивало естественную хрупкость ее тела.

Самое большее, что она была в состоянии делать, это сидеть на солнце в погожие дни и наблюдать за прохожими. Гвальхмаю было больно видеть ее такой. Он вспоминал, какой сильной и здоровой она была в теле Тиры, как она наслаждалась жизнью; как они играли вместе в морской глубине; как клялись друг другу в вечной верности и поднимались в небо на широких белых крыльях, которые гудели и пели на ветру над облаками.

Он думал о том, как она ждала его все эти долгие годы; как спасла ему жизнь, освободив из ледника; вспоминал, как она дразнила его, и как он злился на нее… Он закрывал лицо руками, сидя рядом с ней, чтобы она не видела его слез.

Тогда он чувствовал, как ее ладонь ласково касается его щеки, а он поворачивался и обнимал ее, не обращая внимания на тех, кто шел по дороге на юг, на юг, в Марсель, где собирались корабли для тех, кто отправлялся в Святую землю морем.

Она знала, как сильно он хотел поехать в Рим. Шли дни, а она все еще не окрепла для поездки, и тогда она начала убеждать его, с каждым днем все настойчивее, ехать одному.

«Поезжай сейчас. Не жди больше», – настаивала она, пока у него еще было время съездить в Рим и вернуться до того, как родится его сын, поскольку в том, что это будет сын, никто из них не сомневался.