Кольцо Мерлина (ЛП)

Удивительно, но их благодетели согласились на этот план. Гвальхмай скоро узнал, что, несмотря на то, что почтенная хозяйка поносила всех подряд без разбора, на самом деле, у нее было заботливое, доброе сердце.

Даже Кореника получила свою долю упреков, когда захотела принять участие в домашних делах, ведь пока она жила в валлийской семье под именем Никки, она постигла все домашнее хозяйство и могла превосходно сбивать, ткать или шить.

Они были честными людьми, и когда Гвальхмай, наконец, поверил в их добрые чувства и намерения, то не сомневался, что те деньги, что он оставил у них в дополнение к доле Кореники (а это была большая часть его доли), останутся нетронутыми, если только они не понадобятся до его возвращения.

До родов оставалось еще пять месяцев, достаточно для поездки в Рим и обратно, думал он. Он встретится с папой Урбаном, убедит его в важности того, что должен сообщить, и вернется задолго до того, как он понадобится у ее кровати.

А пока она будет хорошо отдыхать, выздоравливать и снова станет его сильной подругой.

Итак, одним прекрасным утром он попрощался и тоже отправился в Марсель.

Рим, имперский город, мать народов, больше не был тем Римом, о котором очень давно ему рассказывал отец. Готы, кимвры, вандалы и гунны поочередно унизили этот могущественный и гордый мегаполис. Римские армии давно исчезли, а прежнее население покинуло его. Даже беженцы из него столетиями ранее забыли свое наследие.

Его здания лежали в руинах; его сокровища были разграблены; его арены были безмолвны, и ветер гонял по ним увядшие листья. Акведуки все еще доставляли воду к его многочисленным фонтанам; каменные дороги простирались от него во все части света, как спицы колеса ведут к ободу, но легионы уже не маршировали по ним в сапогах с железными шипами.

Всего 11 лет назад норманны разграбили и сожгли город, когда пришли спасти папу Григория, осажденного в гробнице Адриана войсками императора Генриха Четвертого. Они оставили за собой дымящиеся развалины, от которых город еще не оправился.

Там велись ожесточенные кровопролитные сражения – в храме, в гробнице, на Форуме, и много других сражений произойдет в последующие годы, но, когда Гвальхмай прибыл с запада и смотрел на город с холма Яникул, Рим все еще казался мирным, впечатляющим и величественным.

Был вечер, и незалеченные шрамы войны и времени смягчались расстоянием. Легкая дымка лежала на нем, как вуаль, потому что было время вечерней трапезы, и, хотя население города стало немногочисленным по сравнению со временем его расцвета, в его границах все еще жило много людей.

Рим стал центром надежды всего христианского мира, потому что он был центром христианской мысли. Именно здесь, в этом священном городе была брошена перчатка людям, на чьем знамени был изображен полумесяц, и которые посмеялись, услышав, что железные люди с запада, несущие крест, намерены потребовать, наконец, расплаты за зверства, учиненные над их братьями по пути в Иерусалим.

И вот этот день настал, армия собиралась, и Гвальхмай взволнованно смотрел на город. Для того, кто знал Рим только по слухам, это зрелище стало исполнением давней мечты.

Это был год Господа нашего 1095-й, то есть он провел в дороге 463 года!

Благодаря действию эликсира жизни, который он невольно выпил и который до сих пор бежал по его венам, он все еще выглядел сравнительно молодым человеком. Седины на его висках было немного, в уголках губ и глаз прорезалось всего несколько морщинок, и только это указывало на то, что больше он не был юнцом. Он чувствовал себя молодым и сильным, он не потерял ни одного зуба, чему удивлялся, хотя на самом деле за все это время у него было всего несколько лет сознательной жизни.

Но вскоре ему предстояло ощутить последствия этого мистического глотка. Хотя колдун недавно напомнил ему о том, что последствия будут, Гвальхмай почти забыл об этом предупреждении.

Он спустился в город и нашел гостиницу, чтобы было, где поесть и поспать. Две недели он ждал аудиенции у Папы, и когда, наконец, она была ему предоставлена, он так и не встретился с Папой и не рассказал ему свою историю.

Когда открылась дверь, и наступила его очередь, и камерарий объявил его имя, он успел сделать всего три шага в зал приемов. Он увидел фигуру в митре в драгоценном одеянии, ожидающую его в другом конце зала, увидел князей церкви по обе стороны, услышал, как величественно одетый мужчина у двери начал вопрос:

«Какой…?»

В этот момент между ним и всем остальным миром опустился туман. Он услышал злой, липкий смешок, который слышал раньше, и понял, что слышит его только он один.

Глубокая усталость охватила его. Язык стал тяжелым. Сон огромной волной накрыл его. Он думал, что кричит: «Кореника! Подожди! Ах, подожди, подожди меня!», но не издал ни звука. Его уши словно были набиты ватой. Он соскользнул в сон.

«Тот, кто живет дольше, чем другие, должен спать дольше, чем другие!»

Пока он падал на длинный красный ковер, ему казалось, что он слышит мучительный ответный крик: «О нет, мой дорогой! Нет! Нет! Нет!» – но эти слова звучали только в его голове.