Кольцо Мерлина (ЛП)

Он ехал на ослах, мулах и верблюдах. Он ехал на арбах с деревянными колесами, на телегах жирных от сала, воняющих немытыми телами. Его принимали во дворцах и воздавали почести. Он просил ночлега в грязных хижинах и караван-сараях и пил кислое молоко в войлочных юртах. Он тяжело дышал в сырых джунглях и задыхался в разреженном горном воздухе Памира, пировал на банкетах и голодал, путешествовал в составе караванов в мили длиной, а иногда двигался на восток только с одним проводником. Никто не мог указать ему дорогу в Страну снов.

Повсюду ходили слухи об империи пресвитера Иоанна, но ее границы, обозначенные неопределенным взмахом руки рассказчика, всегда оказывались еще дальше на востоке.

Вот уже три дня он ковылял один. С тех пор, как умер его двугорбый верблюд-бактриан, он шел пешком. Его проводник отправился на поиски воды и не вернулся. Гвальхмай был уверен, что он и не вернется.

Ночи были очень холодные. Он рыл ямы на склонах сухих ручьев, только чтобы тело могло вместиться, разводил перед ямой небольшой костер из сухих ивовых корней и спал в тепле – старый трюк, которому он когда-то научился в Алате. Там, где другой мог бы замерзнуть, ему было удобно. Но дни все равно были ужасными. Ни еды, ни питья, только безжалостное, слепящее солнце на безоблачном небе, от которого он едва не терял сознание.

Сейчас он стоял на древнем берегу и смотрел на мерцающую впадину, в которой когда-то плескалось первобытное море. Из его истертой ветром, покрытой солью гальки, вверх вознеслись голые пики, а когда-то это были зеленые плодородные острова. Теперь там кружились песчаные дьяволы – вихри, опасные для умирающего, как прикосновение джинна или марида ^[24]. Кружась от ветра, они пронзительно завывали свою грозную песню.

Это была пустыня Ханг-Хай, а за ней начиналась еще более ужасная пустыня Гоби. Гвальхмая предупредили об опасностях, таившихся в этой худшей из пустынь Азии, но он только презрительно улыбался при мысли об опасности большей, чем те, с которыми уже сталкивался. Казалось, он достиг предела на этом доисторическом берегу.

Он опустился на колени и закрыл лицо руками, низко пригнувшись, чтобы защититься от еще одной вращающейся башни песка, которая могла либо разорвать и похоронить его, либо высосать оставшуюся влагу из его почти обезвоженного тела.

Когда башня угрожающе поднялась, она завопила: «Гвальхма-а-й! Гвальхма-а-й!» Каждый слог был слышен ясно и отчетливо, когда темная тень упала на него, но в этом не было ничего нового.

Путешествуя по текучим барханам и песчаным долинам, он уже встречал такие голоса. Бывало, ночью он слышал, как рядом проходит длинный караван: звенели колокольчики вьючных животных, звучали голоса людей, топот солдат, марширующих в такт под ритм литавр, рев рогов.

Но на следующее утро никаких следов на песке было не найти, и тогда он понимал, что слышал звуковой мираж, навсегда сохранившийся в этой земле вне времени, где потерянные армии переправлялись по дну вымершего моря на забытые битвы царей, о которых никто уже не помнил.

Но эта тень не была миражом. Угроза была реальной. Он не поднял глаз, но на песке увидел тень отвратительной рогатой головы. Ее челюсти были раскрыты в сардонической усмешке. Он знал, что то, что нависло над ним, было больше, чем тень воющего песчаного вихря.

«Ах, Дух волны! – прошептал он. – Богиня вод! Ты была моим другом, не требуя моего поклонения. Ты, кто любит того, кого люблю я, спаси меня снова, молю тебя! Позволь мне еще раз увидеть мою Коренику, прежде чем я умру!»

Песчаный дьявол, должно быть, был очень близко, его песня звенела совсем рядом. Гвальхмай, опустив голову, ждал с закрытыми глазами, но вихрь так и не напал на него, а горячий ветер на его непокрытой коже стал прохладным.

Звук не прекратился, он продолжался, но стал ритмичным, а ветер превратился в легкий влажный бриз. Гвальхмай поднял голову и вместо сухого дна увидел танцующее синее озеро в белых барашках, волны которого разбивались почти у его ног.

Не сошел ли он с ума? Это был двойной обман зрения и слуха?

Он вскочил на ноги и бросился вперед, но упал не на грубую гальку, а в обжигающе холодную соленую воду! Он засмеялся, стал бить руками по воде и брызгаться. Прозрачные капли падали на него, словно слезы радости.

Тогда он выполз на берег, отполз от воды на десять, двадцать, тридцать футов и стал копать. В яму начала просачиваться жижа. Он не стал ждать, пока осядет ил, а осторожно попробовал. Жидкость была солоновата, но пригодна для питья. Тогда он напился.

Это не был бред. Это был чудесный, согревающий, славный факт, крепкая, неоспоримая правда.

Некто, некое существо услышало его мольбы и ответило этим странным образом, хотя и не так, как ему хотелось бы. Его жизнь была спасена, однако Кореника рядом не появилась.