Кольцо Мерлина

Оба этих великих города были центрами христианских империй и важными портовыми городами, из которых корабли плавали по всему миру. Поэтому ни один из них нельзя было оставить без внимания, если Гвальхмай должен был завершить свою миссию — доставить послание и вручить Алату под власть христианского императора, хотя теперь он знал, что римского императора больше не существует.

Они остановились на этой развилке и обсудили, что им делать. Несколько других усталых путников выпали из потока там же, чтобы недолго отдохнуть. Все мирно сидели вместе, независимо от богатства и положения, и обедали тем, что принесли с собой.

Рядом с Гвальхмаем сидел старик с костылем на коленях. У него с собой был мешок лука. Арнгрим обменял половину своего хлеба на четыре головки.

Гвальхмай указал на прохожих. "Куда все идут?"

Старик перестал жевать и в замешательстве уставился на него, забыв закрыть рот. Он чуть не задохнулся, закашлялся и сглотнул. "Где ты был, что не слышал чудесные новости?"

"На другой стороне гор. Что случилось?"

Калека кивнул, как будто это все объясняло. "Ну, конечно! Люди в горах никогда не знают, что происходит. Там даже есть люди, которые не знают, что у каждой горы есть другая сторона! Но ты-то выглядишь умным. Разве ты не слышал о великом крестовом походе, который хочет объявить папа Урбан? Поход, о котором проповедовал отшельник Петр?"

Они могли только покачать головами. Старик был поражен.

"Я думал, что это известно всем. Вы ведь знаете, что папа дает указания всему христианскому миру, что даже короли и императоры ему подчиняются?"

Гвальхмай этого не знал, но благоразумно кивнул.

"Произошла ужасная битва у города Манцикерт, в которой язычники-турки одержали победу над войсками Византии. Тогда император Алексий обратился за помощью к королям Европы. Петр поднял тевтонцев. Он проповедовал так, будто его сердце горело. Он своими глазами видел, как язычники издеваются над нашими паломниками.

Папа Урбан поспешил во Францию из дворца в Риме и созвал великий собор в Клермоне, чтобы рассказать нам, что делать. Он, несомненно, побудит нас взять крест и вместе с тевтонцами идти по пути нашего Господа, который освободит Иерусалим. Тогда наступит конец света, и мы, несущие крест, будем к нему готовы!"

"Тогда мы, безусловно, должны это сделать!" — от всей души согласился Гвальхмай, а остальные трое кивнули. Про себя Гвальхмай подумал, что должен увидеть этого папу, который повелевает королями, как слугами. Несомненно, с такой огромной властью и влиянием, папа — тот человек, которому следует рассказать о существовании Алаты. Тогда он, наконец, завершит свою миссию.

Однако для Арнгрима эта новость означала, что, если Византия в такой опасности, он, как варяг, один из самых верных воинов Византии, был далеко от того места, где должен был быть, и чем раньше он вернется на службу, тем лучше.

Поэтому перекресток стал для них местом расставания. Женщины со слезами на глазах обнялись, а мужчины сжали предплечья друг друга по старому римскому обычаю, пережитку их общего римского прошлого, даже если это было чуть больше, чем дух товарищества.

Затем каждый мужчина поцеловал жену другого на прощание, и вскоре обе пары навсегда потеряли друг друга в толпе дворян, священников и вездесущих бедняков.

До Клермона было много утомительных миль, и, хотя Гвальхмай и Кореника достигли города меньше чем через неделю, они оказались в числе последних.

Опоздавшим пешим путешественникам негде было разместиться. Гвальхмай мечтал найти хоть какое-нибудь место под крышей, чтобы Кореника могла поспать. Она выглядела усталой, в пути ее лицо часто искажала гримаса, как будто ей было очень больно, но она это отрицала и шла вровень с самыми быстрыми из паломников. Иногда ему приходилось торопиться, чтобы успеть за ней, такой сильной и выносливой, как будто она все еще обитала в том неутомимом металлическом теле, в котором он впервые ее встретил.

Ему казалось, что она тоже была вовлечена в эту восторженную лихорадку движения, которая охватила все подвижное население Европы ради того, чтобы увидеть и услышать Папу. Воистину, казалось, что вся Европа столпилась в Клермоне.

Гвальхмай купил кусок просмоленного полотна по непомерной цене, и на трех столбах (которые должны были быть покрыты золотом, настолько дорого они стоили) разбил небольшой шатер. Несколько дней они называли его домом. Многие жили хуже, но, похоже, им было все равно.

Наконец пришло время выступления. Папа Урбан поднялся на высокую трибуну, откуда все тысячи собравшихся могли увидеть его маленькую одинокую фигуру. Папа поднял руки, чтобы толпа замолчала.

На каждом углу помоста, лицом к основным точкам компаса, стояло по человеку с кожаным рупором. Другие люди с рупорами были расставлены по линиям в толпе, чтобы уловить то, что произнес Папа, и громогласно повторить, чтобы и другие слушатели могли услышать и передать речь дальше, таким образом, никто из собравшихся не пропустил бы ни слова.