Кольцо принца Файсала

– Я думал об этом, еще когда ты спускал якорь. Том войдет сейчас туда и узнает плохую весть, вот что я тогда подумал.

– Это все, что ты можешь мне сказать, Ньо Бото?

Вместо ответа Бото откладывает иголку в сторону и надевает рубашку. Он поворачивается и так и сяк, проверяя свою работу. Затем спрыгивает в воду и направляется к берегу.

Том следует за ним. Вместе они приходят к могиле под оливковым деревом, где Бото садится на корточки и трогает рукой сухую землю.

Том садится рядом с ним.

– Ее душа все еще здесь, правда ведь, Бото?

– Нет, ее здесь нет, – отвечает тот.

– Да как же нет, болван ты этакий!

– Нет, она далеко отсюда. Мне кажется, она ищет тебя, Том. И она еще вернется обратно, если повезет.

Следующую ночь Том провел в своем старом гамаке. Что же до Бото, то он захотел остаться в лодке.

Трактирщик не обременил себя изъявлениями радости по поводу встречи с Томом. Скрепя сердце он разрешил ему остаться, однако не преминул добавить, что его мать умерла от тоски по своему негодному сыну и что он, сеньор Лопес, всегда считал ирландцев бессердечными скотами.

Том в ответ не вымолвил ни слова. Он взялся за свои прежние обязанности и вскоре понял, что его сестра последние полгода работала за двоих.

Дни к тому же выдались хлопотными – посетители приходили, уходили, ругались, привередничали, а когда наставало время платить – очень неохотно открывали свои кошельки.

Том ни на кого не обращал внимания.

Ночью, лежа в своем гамаке, он чувствовал себя странно опустошенным, но мозг его работал на удивление ясно и четко. Он решил ничего не говорить Лопесу о Ньо Бото. Тео тоже знала о негре только то, что Том сообщил ей при первой встрече. Он подумал, что лучше не торопить события.

Как-то вечером после закрытия таверны Том пришел к могиле с букетиком полевых цветов, вскоре появилась Тео и села рядом.

– Перед смертью, – проговорила она, – мама рассказала мне странную историю. О тебе, Том Коллинз.

Движением головы она позвала его за собой.

Том последовал за сестрой на берег, где волны спокойно и ритмично накатывались на песок. Наполовину скрывшись за голубой дымкой, в небе светил молодой месяц. Том заметил, что настроение Теодоры изменилось. Но она по-прежнему была погружена в себя, а ее язвительность и задиристость куда-то исчезли.

– Это касается твоей бабушки, матери твоего отца.

Том удивленно посмотрел на Тео. Она кивнула, и в ее глазах зажегся озорной огонек. Том невольно подошел ближе.

– Не знаю, правда ли это, – проговорила сестра, – но у нашей мамы ведь не было привычки болтать попусту…

Тео смерила Тома взглядом и улыбнулась.

– Как бы там ни было, мы с мамой решили, что многое в этой истории похоже на правду.

– И что там с моей бабушкой?

– Она была ирландкой до мозга костей, хоть для ее потомков в этом мало чести. И она была знатного рода. Да уж, по тебе этого не скажешь, Том… По словам мамы, у тебя в жилах течет голубая кровь. Да, твоя бабушка была дворянкой, но для аристократки она вела себя довольно странно.

Тео прищурила один глаз и улыбнулась.

– Совсем не так, как полагается вести себя богатым и знатным. В далеком Ирландском море она добывала себе средства к существованию тем, что нападала, грабила и жгла, как простой пират. Ее боялись все моряки. Представляешь? Я записала ее имя на старой рубашке, в которой мама… – Теодора осеклась и потупила глаза. – В которой она спала все эти годы после твоего отъезда… Ты не думай, Том, я ни в чем тебя не обвиняю. И мы с мамой всегда желали тебе удачи и счастья. Твою бабушку звали Грания Ималли, и, будь я на твоем месте, я бы гордилась ею. По словам твоего отца, она была помилована английской королевой, но это все уже давно быльем поросло. А вот что действительно запомнилось маме и что обязательно заинтересует тебя, так это то, что старая Грания скончалась в 1591 году. 13 ноября, если быть точным. Насколько я помню, это день твоего рождения, Том.

Теодора отвернулась и посмотрела на небо.

– В общем, – заключила она, – теперь ты знаешь…

Том посмотрел в сторону, пытаясь переварить услышанное, но странное дело – он словно уже слышал все это раньше. Словно наяву до него донесся хриплый скрипучий голос, который спросил его: «Что получится, если смешать глоток благородного вина, крепкого рома и чистейшей ключевой воды?» – «Нечто совершенно непригодное для питья», – ответил он тогда. На что Самора ответила: «Ты только что описал самого себя, Том Коллинз».

Они сидели на берегу и смотрели на бледное отражение месяца в морской воде.

– Теперь я буду заботиться о тебе, – тихо сказал Том. – Что бы ни случилось, я буду всегда теперь заботиться о тебе. Я обещаю, Теодора Долорес Васкес. Однажды я унаследую таверну, и тогда все станет иначе. Совершенно иначе. Будем только ты и я. И тебе больше не придется вычесывать вшей из чужих голов.

Тео вздохнула.